Часть II. ЭТИКА И ЛИЧНОСТЬ
Глава 6. ЭТИКА ВОЗДЕРЖИВАНИЯ
Я думаю, что взращивание сострадания, от которого зависит счастье, требует двоякого подхода. С одной стороны, нам необходимо ограничивать те факторы, которые препятствуют состраданию. С другой - мы должны взращивать то, что способствует ему. Как мы уже видели, состраданию содействуют любовь, терпение, терпимость, прощение, скромность и тому подобное. Что мешает состраданию, так это отсутствие внутренних ограничений, и такое отсутствие мы определили как источник всех неэтичных поступков. Мы обнаруживаем, что благодаря изменению наших привычек и склонностей мы начинаем улучшать общее состояние наших сердца и ума (kun long), - того, что служит источником всех наших поступков.
Следовательно, первое, что нам необходимо - поскольку духовные качества, способствующие состраданию, влекут за собой правильное в этическом смысле поведение - так это воспитывать привычку самодисциплины. Я не спорю, что это дело трудное, но мы, по крайней мере, уже знакомы с его основами. Например, зная опасность подобного занятия, мы запрещаем и себе, и своим детям употреблять наркотики. Однако тут важно понять, что сдерживать свою реакцию на отрицательные мысли и чувства не значит просто подавлять их: самое главное тут - понять их разрушительную природу. Простое повторение того, что зависть - очень сильное и разрушительное чувство - весьма вредна, не даст нам настоящей защиты против нее. Если мы в своей жизни направлены на внешнее и при этом игнорируем внутреннее измерение, мы с неизбежностью обнаружим, что сомнения, тревожность и прочие беды все растут, а счастье ускользает от нас. Поэтому, в отличие от физической тренировки, подлинная внутренняя - или духовная - дисциплина не может возникнуть под нажимом со стороны, а появится лишь благодаря добровольным и направленным усилиям. Другими словами, этичное поведение представляет собой нечто большее, чем простое повиновение законам и правилам.
Недисциплинированный ум похож на слона. Если его оставить без присмотра, он может учинить настоящий погром. Но вред и страдания, с которыми мы сталкиваемся в результате неспособности сдержать отрицательные порывы ума, приносят разрушения куда худшие тех, что может причинить разбушевавшийся слон. Такие порывы не только могут привести к уничтожению вещей, они также могут надолго стать причиной боли и для других, и для нас самих тоже. Но я не имею здесь в виду, что ум (lo) обладает прирожденной склонностью к разрушению. Да, когда ум находится под влиянием резко отрицательных мыслей или чувств, то может показаться, что он характеризуется лишь каким-то одним качеством. Но, если бы, например, склонность к ненависти была неизменной характеристикой сознания, тогда сознание должно было бы всегда ненавидеть. Ясно, что это не так. Тут необходимо научиться видеть разницу между сознанием как таковым и мыслями и чувствами, которые оно испытывает.
Хотя в момент сильных переживаний чувства могут переполнять нас, тем не менее, позже, обдумывая их, мы остаемся безразличными. Когда я был совсем юным, я всегда сильно волновался, когда старый год подходил к концу, поскольку думал о Монлам Ченмо - Большом Молебствии. Это был большой религиозный праздник, которым отмечалось начало тибетского Нового года. Будучи Далай-ламой, я играл в нем важную роль, и прежде всего это значило для меня то, что я перебирался из Поталы в помещения в храме Чжокханг, одной из величайших святынь Тибета. С приближением этого дня я тратил все больше и больше времени на грезы и планы, отчасти страшась, отчасти радуясь предстоящему, и все меньше и меньше занимался учебой. Боялся я того, что во время главной церемонии мне придется читать на память длинный текст, а радовался тому, что увижу огромные толпы паломников и торговцев, заполнивших рыночную площадь перед храмовым комплексом. Но, хотя и перевозбуждение, и неприязнь, которые я тогда испытывал, были вполне основательными, сейчас, вспоминая это, я, конечно, могу только посмеяться. Теперь я уже вполне привык к большим толпам людей. А после многих лет тренировок чтение наизусть длинных текстов меня ничуть не беспокоит.
Мы можем понять природу ума, сравнив его с водами озера. Когда налетает шторм, вода волнуется, и грязь поднимается со дна, замутняя ее. Но грязь не является природной составляющей воды. Когда шторм утихает, грязь оседает, и вода снова становится чистой. Так же и здесь: хотя мы можем предполагать, что в широком смысле ум, или сознание, обладает неизменной сущностью, когда мы всматриваемся в него глубже, мы видим, что он состоит из полного спектра состояний и ощущений. Сюда входит и наше чувственное восприятие, которое непосредственно имеет дело с предметами, а также и наши мысли и переживания, выражаемые посредством слов и понятий. Ум подвижен: посредством намеренного воздействия мы можем изменить наше умственное и эмоциональное состояние. Мы знаем, например, что отдых и утешения могут помочь развеять страх. А советы, которые ведут к большему осознанию и любви, могут помочь избавиться от депрессии.
Тот факт, что чувства и сознание не являются одним и тем же, говорит нам, что мы не должны поддаваться эмоциям. Каждый наш поступок есть отклик на некое умственное или эмоциональное состояние, на которое мы реагируем более или менее свободно, - хотя, конечно, нечего и говорить о том, что, пока мы не научились держать свой ум в узде, нам трудно будет осуществить эту свободу. И снова в целом именно то, как мы откликаемся на эти состояния и переживания, и определяет моральное содержание наших действий. Проще говоря, это значит, что, если наш отклик положителен и интересы других мы ставим впереди наших собственных интересов, то и наши поступки будут положительными. Если мы откликаемся отрицательно, пренебрегая другими, то и наши поступки будут негативными и неэтичными.
В соответствии с этим пониманием, мы можем представить ум, или сознание, как очень честного, очень искреннего президента или монарха. При таком взгляде наши мысли и чувства похожи на кабинет министров. Некоторые из них дают хорошие советы, некоторые - плохие. Некоторые в своей деятельности заботятся о благе других, некоторые преследуют только собственные узкие интересы. И в обязанности главного сознания - лидера - входит определить, кто из его подчиненных дает хороший совет, а кто - плохой, на кого из них можно положиться, а на кого - нет, и действовать в соответствии с хорошими советами, отбрасывая плохие.
Умственные и эмоциональные состояния, дающие плохие в этическом смысле советы, сами по себе могут быть описаны как некая форма страдания. Действительно, мы обнаруживаем, что, когда им позволяют разрастись до определенной степени, ум оказывается захлестнутым эмоциями, и мы ощущаем нечто вроде внутреннего вихря. Он обладает и физической размерностью. Например, в момент гнева мы чувствуем сильное нарушение нашего обычного равновесия, и это часто ощущается другими людьми. Всем нам хорошо известно, как портится атмосфера во всем доме, если один из членов семьи пребывает в дурном настроении. Когда мы приходим в ярость, и люди, и животные всячески избегают нас. Иногда эти внутренние вихри настолько сильны, что нам очень трудно их сдерживать. Из-за этого мы набрасываемся на других, и таким образом наши внутренние состояния реализуются внешне.
Но это не значит, что все чувства и эмоции, причиняющие нам беспокойство, обязательно отрицательные. Первым признаком, отличающим обычные эмоции от тех, что разрушают внутренний покой, является негативный познавательный компонент. Момент сожаления не превратится в невыносимое горе, если мы не станем слишком концентрироваться на нем и добавлять к нему отрицательные мысли и фантазии. Тогда, когда я излишне волновался при мысли о толпах паломников и торговцев и боялся долгих чтений вслух, я добавлял к основному ощущению познавательный компонент. Благодаря прямо-таки навязчивым фантазиям мое воображение многое прибавляло к реальной ситуации. И я выдумывал истории о предстоящем развитии событий, разрушавшие мою обычную безмятежность.
Но далеко не все страхи являются столь детскими, как описанные мною. Бывает, что мы ощущаем и более обоснованный страх. Он далек от того, чтобы быть негативным, и может принести реальную пользу. Он может усилить осознание ситуации и придать необходимую для самозащиты энергию. В первую ночь после моего бегства из Лхасы в 1959 году, когда я покинул дом, переодевшись солдатом, я ощущал именно такой страх. Но, поскольку у меня не было ни времени, ни желания думать о нем, он не слишком вывел меня из строя. Я стал от него лишь проворнее. Можно сказать, что это пример страха одновременно и оправданного, и полезного.
Страх, который мы испытываем относительно ситуации весьма деликатной или критической, тоже может быть оправдан. Я сейчас думаю о том, что мы чувствуем, когда нам приходится принимать решение, которое, как нам известно, может во многом повлиять на чужие жизни. Такой страх может привести нас в замешательство. Но самый опасный и негативный - это совершенно безрассудный страх, который может полностью захватить и парализовать нас.
В Тибете мы называем такие негативные эмоциональные состояния "nyong mong", что буквально означает "то, что причиняет боль изнутри", или, в распространённом переводе этого термина, "болезненные эмоции"*. С этой точки зрения, вообще все мысли, чувства и умственные состояния, отражающие негативное или несострадательное состояние ума (kun long), неизбежно разрушают наш внутренний покой. Все негативные мысли и чувства - такие, как ненависть, гнев, гордыня, вожделение, жадность, зависть и тому подобное - должны рассматриваться как болезненные эмоции. Мы обнаруживаем, что эти болезненные эмоции настолько сильны, что мы не в состоянии противостоять им; и хотя нет такого человека, который не ценил бы свою жизнь, эти эмоции могут довести нас до безумия и даже до самоубийства. Но, поскольку такие крайние состояния редки, мы склонны рассматривать болезненные эмоции как составную часть нашего ума, с которой мы вряд ли можем что-то поделать. Однако, не осознавая их разрушительных возможностей, мы не видим и необходимости бороться с ними. Более того, мы, сами того не желая, питаем и усиливаем их. И это дает им почву для роста. Но, как мы увидим, их сущность всецело разрушительна. Именно они - источник неэтичного поведения. Они также являются основой для тревожности, подавленности, замешательства и стресса, ставших теперь такими привычными в нашей жизни.
* Его Святейшество имеет в виду англоязычный перевод этого термина: afflictive emotions. В русскоязычной буддийской и буддологической литературе этот термин часто переводится как "аффекты", "омрачения", "скверны" или оставляется в своём санскритском звучании: "клеши". - Прим. ред.
Отрицательные мысли и чувства - это то, что препятствует осуществлению нашего главного желания: быть счастливыми и избежать страданий. Когда мы действуем под их влиянием, мы не обращаем внимания на то, как наши поступки отразятся на других людях; таким образом, они являются причиной нашего деструктивного поведения и относительно других, и относительно самих себя. Убийство, скандал и обман - все это происходит из болезненных эмоций. Именно поэтому я утверждаю, что недисциплинированный ум - то есть ум, поддающийся влиянию гнева, ненависти, жадности, гордыни, эгоизма и так далее - и есть источник всех тех наших трудностей, которые не попадают в разряд неизбежных страданий (болезнь, старость, смерть и тому подобное). Наша неспособность сдержать собственный отклик на болезненные эмоции открывает дверь страданию - и нашему собственному, и страданию других.
То утверждение, что мы, причиняя страдания другим, страдаем и сами, не ведет, разумеется, к логическому выводу о том, что каждый раз, когда я, например, ударю кого-то, я тоже буду побит. Мое утверждение носит куда более общий характер. Я скорее выдвигаю мысль, что след от каждого нашего поступка - и хорошего, и плохого - запечатлевается у нас глубоко внутри. И если верно то, что в определенной мере все мы обладаем способностью к сопереживанию, то отсюда следует: для того, чтобы один человек причинил вред другому, эта потенциальная способность должна быть каким-то образом подавлена. Возьмем в качестве примера людей, жестоко мучающих других. Их ум (lo) должен быть на грубом, или рассудочном, уровне полностью захвачен некой вредоносной мыслью или идеологией, заставляющей их верить, что жертва заслуживает подобного обращения. Такая уверенность (а она должна быть избрана в определенной мере сознательно) и есть то, что дает возможность жестокой личности подавлять свои чувства. Тем не менее, в глубине ума обязательно возникает некое последствие. И более чем вероятно, что со временем мучитель начнет ощущать беспокойство. Рассмотрим в этом контексте пример, который уже приводился раньше, - безжалостных диктаторов вроде Гитлера и Сталина. Похоже, что к концу жизни они становились все более одинокими, беспокойными, преисполнились страхом и подозрительностью, - как вороны, пугающиеся собственной тени.
Разумеется, количество людей, доходящих до подобных крайностей, чрезвычайно мало. И влияние незначительных отрицательных поступков также куда более слабое, чем очень крупных негативных действий. А потому давайте в качестве примера менее масштабных негативных действий, причиняющих вред и самому человеку, и другим людям, рассмотрим ребенка, отправившегося поиграть и подравшегося с другим ребенком. Сразу же после драки победивший малыш может испытывать чувство удовлетворения. Но к тому времени, когда он возвращается домой, его волнение уже утихает, и проявляется более тонкое состояние ума. И в этот момент возникают беспокойство и неуверенность. Можно приблизительно описать такое чувство как самоотчуждение: он не чувствует, что был "совершенно прав". Если же ребенок, отправившийся играть с приятелем, весело провел день со своим товарищем по играм, то у него не только возникнет сиюминутное чувство удовлетворения, но и позже, когда ум ребенка успокоится и возбуждение схлынет, придет ощущение благополучия и покоя.
Еще один пример того, как отрицательные поступки вредят тому, кто их совершает, можно рассмотреть в связи с добрым именем человека. Похоже, что в целом все мы, люди (но в этом и животные похожи на нас), питаем отвращение к подлости, агрессивности, лживости и тому подобному. Для меня из этого следует предположение, что, если мы действуем так, что причиняем вред другим, то, хотя таким образом мы и можем достичь временного удовлетворения, тем не менее, в какой-то момент люди начинают смотреть на нас с неодобрением. Они начинают опасаться нас из-за нашей плохой репутации, нервничать и относиться к нам подозрительно. Со временем мы начнём терять друзей. И поскольку доброе имя - источник счастья, потеряв его, мы, таким образом, причиняем вред самим себе.
И действительно, мы видим, что, быть может за немногими исключениями, те люди, которые ведут полностью эгоистичный образ жизни, не заботясь о благополучии других, постепенно становятся чрезвычайно одинокими и несчастными. Хотя их могут окружать люди, являющиеся друзьями их богатства или положения, - когда эгоистичный или агрессивный человек сталкивается с бедой, эти так называемые друзья не просто исчезают, они могут даже втихомолку порадоваться его несчастью. А если такой человек еще и весьма зловреден, то вряд ли кто-нибудь пожалеет даже и о его смерти. Скорее люди обрадуются, - как заключенные нацистских лагерей смерти должны были радоваться, когда казнили тех, кто подвергал их мучениям. И, наоборот, мы видим, что, когда люди активно заботятся о других, они становятся весьма уважаемыми, перед ними даже благоговеют. Когда умирают такие люди, многие оплакивают их кончину. Давайте вспомним о Махатме Ганди. Несмотря на полученное им западное образование и несмотря на то, что у него были возможности устроить свою жизнь с полным комфортом, он сделал свой выбор, исходя из беспокойства о других людях, и жил в Индии почти как нищий, посвятив себя избранной им жизненной задаче. Хотя сейчас его имя - лишь воспоминание, тем не менее миллионы людей обретают душевный покой и вдохновение благодаря посеянным им благородным семенам.
В том, что касается причин, порождающих болезненные эмоции, мы можем указать множество разных факторов. В их число входит и наша привычка думать сначала о себе, а уж потом о других. Мы можем также упомянуть нашу склонность наделять вещи и события чертами, не имеющими ничего общего с реальностью, - как в примере со свернутой веревкой, по ошибке принятой за змею. Но, кроме того, поскольку негативные мысли и эмоции не существуют независимо от других явлений, каждый предмет и событие, с которыми мы сталкиваемся, начинают играть некую роль в формировании наших реакций. Поэтому нет ничего, что не могло бы привести их в действие. Что угодно может стать источником болезненных эмоций, - не только наши противники, но и наши друзья, и самые дорогие нам вещи, и даже мы сами.
Это заставляет предположить, что в качестве первого шага к тому, чтобы на деле справиться с нашими отрицательными мыслями и чувствами, следует избегать тех ситуаций и действий, которые обычно их пробуждают. Если, например, мы обнаруживаем, что гневаемся при встрече с некими определенными людьми, то лучше всего избегать таких людей, пока мы не разовьем в должной мере свои внутренние возможности. Второй шаг - избегать тех ситуаций, которые вызывают эти сильные мысли и эмоции. Однако здесь есть предварительное условие: мы должны научиться узнавать болезненные эмоции в момент их возникновения в нашем уме. А это не всегда легко. Хотя ненависть в развитом виде - очень сильное чувство, она начинается с неприязни, которую мы ощущаем в отношении определенного предмета или события, и может быть едва уловимой. И даже в наивысшей стадии развития болезненные эмоции не всегда проявляются наглядно. Убийца может быть относительно спокоен в момент, когда нажимает на курок.
Ради этой цели мы должны со вниманием осознавать своё тело и его действия, свой голос и то, что мы говорим, свои ум и сердце - и то, что мы думаем и чувствуем. Мы должны быть на страже, замечая малейшие проявления неправильного, и постоянно задавать себе вопросы вроде такого: "Когда я счастливее - когда мои мысли и чувства негативны и разрушительны или когда они благотворны?"; "Какова природа сознания? Существует ли оно в себе и для себя, или оно существует в зависимости от других факторов?" Мы должны думать, думать, думать. Нам следует уподобиться ученому, собирающему факты, анализирующему их и делающему соответствующие выводы. Проникновение в суть нашей собственной негативности - это пожизненная работа, и совершенствование в этом плане может быть почти бесконечным. Но, пока мы не примемся за это дело, мы не сумеем понять, что именно необходимо изменить в нашей жизни.
Если мы потратим даже малую часть тех времени и усилий, которые тратим на пустые занятия - вроде бесцельной болтовни и прочего в этом роде, - на то, чтобы заглянуть в себя и понять истинную природу наших болезненных эмоций, - я уверен, это окажет огромное влияние на качество нашей жизни. И личность, и общество выиграют от этого. Прежде всего мы поймем, насколько разрушительны эти болезненные эмоции. И чем лучше будет наше понимание их гибельной природы, тем менее мы будем склонны потворствовать им. Уже одно только это значительно изменит жизнь.
Примем во внимание и то, что негативные мысли и чувства разрушают не только наше чувство покоя, они подрывают и наше здоровье. В системе тибетской медицины гнев выступает первоисточником многих заболеваний, включая те, которые связаны с повышенным кровяным давлением, бессонницей и дегенеративными расстройствами, - и этот взгляд, похоже, все более принимает аллопатическая медицина.
Еще одно детское воспоминание иллюстрирует, как именно болезненные эмоции вредят нам. Когда я был подростком, одним из моих любимых развлечений были попытки починить старые автомобили, которые были подарены моему предшественнику, тринадцатому Далай-ламе, незадолго до его смерти в 1933 году. Автомобилей было четыре - два малолитражных "остина" британского производства и "додж" с "джипом" американского происхождения. Все вместе они представляли едва ли не весь автомобильный парк Тибета. В глазах юного Далай-ламы эти грязные реликты обладали невыразимой притягательностью, и я страстно желал заставить их снова двигаться.
Но вообще-то моей тайной мечтой было научиться водить машину. Однако лишь после бесконечных моих приставаний к различным чиновникам нашелся наконец человек, кое-что понимавший в автомобилях. Это был Лхакпа Церинг, приехавший из Калимпонга, города, расположенного у границы с Индией. Я помню, как однажды он копался в моторе одной из машин и, уронив гаечный ключ, громко выругался и попытался резко выпрямиться. К сожалению, он забыл об открытом капоте машины, нависшем над ним, и с ужасным грохотом ударился о него головой. Но потом, к огромному моему удивлению, он, вместо того, чтобы осторожно выбраться из-под капота, еще сильнее разозлился и снова выпрямил спину - и во второй раз стукнулся головой, еще крепче! На мгновение я изумленно застыл, видя подобную нелепость. Но тут же понял, что не могу удержаться от хохота.
Вспышка Лхакпа Церинга привела лишь к тому, что он получил два роскошных синяка. Для него это была просто неудача. Но мы можем видеть и то, как болезненные эмоции разрушают одно из самых драгоценных наших качеств, а именно нашу способность к различающему осознаванию. Лишенные возможности отличать хорошее от дурного, возможности оценить, где долговременная, а где лишь краткосрочная польза для нас самих и для других, предвидеть наиболее возможные последствия наших поступков, - мы становимся не лучше животных. Неудивительно, что под влиянием болезненных эмоций мы совершаем то, что при других обстоятельствах нам и в голову не пришло бы.
Подобное уничтожение наших аналитических способностей демонстрирует нам еще одну отрицательную характеристику подобных умственных и эмоциональных состояний. Болезненные эмоции вводят нас в заблуждение. Они, как кажется, предлагают удовлетворение. Но они его не дают. На деле, хотя подобные эмоции являются к нам под личиной защитника, придавая нам дерзость и силу, - мы обнаруживаем, что это слепая сила. Решения, принятые под воздействием болезненных эмоций, зачастую становятся причиной сожалений. И на самом деле гораздо чаще гнев свидетельствует о слабости, нежели о силе. Большинство из нас сталкивались с тем, как в споре один из его участников переходит к брани, - а это очевидный признак слабости его позиции. Более того, мы вообще не нуждаемся в гневе, чтобы обрести храбрость и уверенность. Как мы увидим, они возникают благодаря другим средствам.
Болезненные эмоции еще и нерациональны. Они подталкивают нас к предположению, что видимость и реальность однозначно совпадают. Когда мы гневаемся или чувствуем ненависть, мы склонны относиться к другим так, словно их качества неизменны. Некая личность кажется нам неприятной с головы до пят. Мы забываем, что и она, точно так же, как мы сами, всего лишь страдающее человеческое существо, с таким же желанием найти счастье и избавиться от страданий. И лишь здравый смысл подсказывает нам, что, когда утихнет наш гнев, тот же самый человек, пожалуй, будет выглядеть в наших глазах немного привлекательнее. То же самое, только наоборот, происходит, когда человек теряет голову от страсти. Предмет влюбленности выглядит безмерно желанным, - до того момента, когда хватка болезненной эмоции немного ослабеет; тогда уже объект страсти кажется не вполне совершенным. В действительности, когда наша страсть бушует, есть серьезная опасность впасть в противоположную крайность. Тот, кого обожествляли, вдруг начинает казаться презренным и ненавистным, - хотя, разумеется, это во всех отношениях тот же самый человек.
Болезненные эмоции к тому же ещё и бесполезны. Чем больше мы им уступаем, тем меньше места в нашем уме остается для положительных свойств - для доброты и сострадания, - и тем менее мы способны решить собственные проблемы. И в самом деле, нет такого случая, когда бы разрушительные мысли и чувства помогли то ли нам самим, то ли кому-то другому. Чем сильнее мы гневаемся, тем более сторонятся нас люди. Чем более мы подозрительны, тем более отрываемся от окружающих и таким образом становимся все более одинокими. Чем более мы похотливы, тем менее мы способны наладить хорошие взаимоотношения с людьми и опять же оказываемся в одиночестве. Подумайте о человеке, чья деятельность в основном направляется болезненными эмоциями, или, говоря иначе, грубыми привязанностями и антипатиями: алчностью, высокомерием и тому подобным. Такая личность может стать очень могущественной и очень знаменитой. Ее имя может даже войти в историю. Но после смерти такого человека могущество исчезнет, а слава превратится в пустой звук. Так чего же он достиг на самом деле?
Нет более очевидного примера бесполезности болезненных эмоций, чем случай гнева. Когда мы гневаемся, мы уже не в состоянии быть сострадательными, любящими, щедрыми, прощающими, терпимыми и терпеливыми. Таким образом, мы лишаем себя всего, из чего состоит счастье. Гнев не только мгновенно уничтожает наши критические способности, он ведет к ярости, злобности, ненависти и злонамеренности, - и каждое из этих чувств всегда негативно, потому что прямо направлено на причинение вреда другим людям. Гнев приносит страдания. И в конечном итоге он приводит к боли стыда. Например, мне всегда нравилось чинить наручные часы. Но я могу припомнить несколько случаев, когда, будучи мальчишкой, я совершенно терял терпение, ковыряясь в их крохотных деталях, а потому хватал механизм и брякал его об стол. Конечно, позже я очень сожалел об этом и стыдился своего поведения, - особенно однажды, когда мне пришлось вернуть часы их владельцу в состоянии куда худшем, чем они попали ко мне в руки.
Эта история, сама по себе незначительная, также напоминает о том, что, хотя мы можем обладать материальным изобилием - хорошей пищей, красивой мебелью, отличным телевизором, - все же, когда мы гневаемся, внутренний покой мы теряем. Мы не можем наслаждаться даже завтраком. А если гнев становится привычным состоянием, какими бы образованными, богатыми или могущественными мы ни были, - люди все равно начнут просто-напросто избегать нас. Они скажут: "О, да, он очень умен, но у него, знаете ли, уж очень плохой характер", - и будут держаться от нас подальше. Или они скажут: "Да, она невероятно талантлива, но уж очень легко выходит из себя. Вам бы лучше поостеречься". Точно так же, как мы с опаской смотрим на собаку, которая постоянно рычит и скалит зубы, мы держимся осторожно с теми, чьи сердца постоянно кипят гневом. Мы лучше обойдемся без них, чем станем рисковать и нарываться на очередную вспышку.
Я не отрицаю того, что при страхе тоже вспыхивает некий "первичный" гнев, который мы ощущаем скорее как прилив энергии, чем как усиленное рассудком чувство. Предполагается, что такой вид гнева может привести к положительным последствиям. Нетрудно представить гнев при виде несправедливости, который заставляет кого-то действовать из альтруистических побуждений. Тот гнев, что заставляет нас спешить на помощь человеку, на которого напали на улице, можно оценить положительно. Но, если гнев простирается далее столкновения с несправедливостью, если он становится личным и превращается в мстительность или злонамеренность, тогда появляется опасность. Когда мы совершаем нечто неправильное, мы способны осознать различие между собой и негативным действием. Но мы зачастую не способны отделить поступок от деятеля, если это касается других. А это показывает нам, как ненадёжен даже по видимости справедливый гнев.
Может показаться, что это уж слишком - утверждать, что гнев совершенно бесполезная эмоция; но мы можем спросить себя - утверждал ли кто-нибудь когда-нибудь, что гнев может приносить счастье? Такого не случалось. Какой врач пропишет вам гнев в качестве лекарства от болезни? Никакой. Гнев может лишь повредить нам. В нем нет ничего полезного. Пусть читатель или читательница спросят себя: чувствую ли я себя счастливым, когда гневаюсь? Разве мой ум становится от этого спокойнее, или, может быть, расслабляется мое тело? Или же наоборот - при гневе мы ощущаем напряженность всех мышц и беспокойство ума?
Если мы хотим сохранить мир и покой в нашем уме, а тем самым и счастье, то мы, соответственно, наряду с более рассудительным и беспристрастным взглядом на собственные негативные мысли и чувства, должны воспитывать в себе твердую привычку сдерживать их. Отрицательные мысли и эмоции - это то, что подталкивает нас к неэтичным поступкам. Более того, болезненные эмоции являются также источником и нашего собственного внутреннего страдания - поскольку являются основой для разочарования, волнения, чувства незащищенности, тревожности и даже полной потери чувства собственного достоинства, без которого нет и уверенности в себе, - и неспособность сдерживать их означает, что мы так и будем пребывать в состоянии постоянного умственного и эмоционального дискомфорта. Внутренний покой станет недостижим. Вместо счастья появится ощущение беззащитности. А отсюда недалеко и до беспричинных страхов и депрессии.
Некоторые полагают, что, хотя, быть может, и правильно - обуздывать чувство сильной ненависти, которое может довести нас до жестокости и даже до убийства, - все же нам грозит опасность утратить собственную независимость, если мы будем сдерживать эмоции и тренировать ум. На деле все наоборот. Подобно противоположной паре, любви и состраданию, гнев и болезненные эмоции никогда не могут быть израсходованы до конца. Скорее им свойственно разбухание, как реке, которая разливается летом, когда в горах тают снега, - и наш ум, вместо того, чтобы освободиться от них, попадает в рабство и становится беспомощен перед ними. Если мы даем волю своим негативным мыслям и чувствам, то неизбежно привыкаем к ним. А в результате мы постепенно становимся все более склонны к ним и все более подпадаем под их влияние. И постоянно взрываемся при любых неприятных нам обстоятельствах.
Внутренний покой, являющийся основной характеристикой счастья, и гнев не могут сосуществовать, они взаимно разрушают друг друга. Ведь негативные мысли и эмоции разрушают сами причины мира и счастья. Фактически, если рассуждать правильно, то совершенно нелогично искать счастья, если мы не делаем ничего для обуздания гнева, недоброжелательных и злобных мыслей и чувств. Подумайте о том, что в момент гнева мы часто произносим грубые слова. Грубые слова разрушают дружеские отношения. Но, поскольку счастье возникает в зависимости от наших взаимоотношений с другими людьми, то, если мы разрушаем дружбу, мы уничтожаем одно из основных условий собственно счастья.
Сказать, что мы должны обуздывать гнев и отрицательные мысли и эмоции, не значит утверждать, что нам следует вообще отказаться от чувств. Между отрицанием и сдерживанием есть весьма существенное различие. Сдерживание представляет собой намеренную и добровольную тренировку, основанную на понимании пользы этого занятия. Это очень отличается от простого подавления таких эмоций, как гнев, когда человек делает это лишь потому, что вынужден сохранять видимость самоконтроля, или из страха перед осуждением со стороны других. Вести себя так - все равно что зашить рану, в которой ещё остаётся инфекция. Мы ведь говорим не о соблюдении приличий. Если начинается простое отрицание и подавление, тогда, на мой взгляд, возникает опасность того, что человек начнет накапливать гнев и возмущение. Проблема тут в том, что в какой-то момент в будущем окажется, что сдерживать эти чувства более невозможно.
Другими словами, существуют, разумеется, мысли и эмоции, которые не просто полезно, но даже очень важно выразить открыто - включая и негативные, - и для этого есть более или менее приемлемые способы. Куда лучше открыто воспротивиться человеку или ситуации, чем скрывать свой гнев, накапливать его и вынашивать в мыслях свое возмущение. Но, если мы начнем беспорядочно высказывать дурные мысли и выражать негативные чувства просто потому, что нам необходимо выплеснуть их наружу, - то скорее всего мы потеряем контроль над собой и начнем реагировать неоправданно остро, - по причинам, о которых я уже говорил. Поэтому чрезвычайно важно быть разборчивым и в том, какие чувства мы выражаем, и в том, как мы это делаем.
В моем понимании подлинное счастье характеризуется внутренним покоем и возникает в контексте наших отношений с другими. Следовательно, оно зависит от этичности поведения, которое, в свою очередь, состоит из поступков, принимающих в расчет благополучие других. Что нам препятствует в том, чтобы вести себя сострадательно, - так это болезненные эмоции. А значит, если мы хотим быть счастливы, мы должны сдерживать свой отклик на негативные мысли и чувства. Именно это я имею в виду, когда говорю, что мы должны приручить дикого слона, каким является недисциплинированный ум. Когда мне не удается сдержать свой ответ на болезненные эмоции, мои поступки становятся неэтичными и препятствуют моему счастью. Мы не говорим здесь о достижении состояния Будды, мы не говорим о достижении единения с Богом. Мы просто осознаем, что наши интересы и наше будущее счастье тесно связаны со счастьем других, и учимся действовать соответственно.
Глава 7. ЭТИКА ДОБРОДЕТЕЛИ
Я предположил, что, если мы хотим быть по-настоящему счастливыми, нам не обойтись без внутренних ограничений. Однако мы не можем остановиться на самоограничении. Хотя оно и может уберечь нас от совершения чрезвычайно грубых ошибок, простого самоограничения недостаточно, если мы хотим достичь того счастья, которое отличается внутренним миром. Чтобы изменить себя - свои привычки и склонности, - изменить так, чтобы наши действия наполнились состраданием, необходимо развивать то, что мы можем назвать этикой добродетели. Вместе с обузданием негативных мыслей и эмоций мы должны развивать и укреплять свои положительные качества. Что они собой представляют? Это основные наши человеческие, или духовные, качества.
После собственно сострадания (nying je) главным из них является то, что по-тибетски мы называем so ра. И снова мы встречаемся с термином, который, похоже, не имеет готовых эквивалентов в других языках, хотя идеи, заключенные в нем, универсальны. Зачастую so pa переводится просто как "терпение", хотя буквально он значит "способность выносить" или "способность выдержать". В этом слове заключена также и идея решимости. То есть оно означает сознательный ответ (в противоположность бездумной реакции) на сильные отрицательные мысли и эмоции, склонные пробуждаться в момент нашего столкновения с неприятностями. Таким образом, so pa есть то, что дает нам силу сопротивляться страданию и защищает нас от утери сострадания даже по отношению к тем, кто мог бы причинить нам зло.
В связи с этим я вспомнил Лопон-ла, монаха из Намгьяла, собственного монастыря далай-лам. После моего бегства из Тибета Лопон-ла стал одним из многих тысяч монахов и служащих, заключенных оккупационными войсками в тюрьму. Когда его наконец освободили, он получил разрешение уехать в Индию, где и вернулся в свой старый монастырь. Я не виделся с ним более двадцати лет, но увидел, что он все такой же, каким я его помнил. Конечно, он выглядел старше, но физически он был цел и невредим, и его ум ничуть не ожесточился от тяжких испытаний. Он сохранил свою мягкость и безмятежность. Однако, поговорив с ним, я узнал, что с ним очень жестоко обращались в течение тех долгих лет заключения. Вместе со всеми другими его подвергали "перевоспитанию", в процессе которого заставляли отвергать свою веру и нередко подвергали пыткам. Когда я спросил его, боялся ли он, он признался, что было кое-что, пугавшее его: он опасался, что может утратить сострадание к своим тюремщикам.
Я был глубоко тронут этим и воодушевлен. История Лопон-ла подтвердила то, во что я всегда верил. Совсем не физическая сила человека, и не его интеллект, и не образование, и даже не социальные условия делают его способным противостоять трудностям. Куда большее значение имеет состояние его духа. И хотя некоторые в подобных условиях могут выжить благодаря одной лишь силе воли, меньше всего страданий испытают те, кто достиг высокого уровня so ра.
Терпеливость и стойкость духа (мужество при встрече с напастями) - вот два слова, которые в первом приближении довольно точно передают смысл термина so pa. Но, когда человек развивает это качество, он обретает самообладание при любых бедствиях, обретает чувство невозмутимости, отражающее его добровольное принятие трудностей ради более высокой, духовной цели. Сюда входит и восприятие возникшей ситуации через осознание того, что ее особенности обусловлены обширным и сложным переплетением взаимосвязанных причин и условий.
Таким образом, so pa является способом, благодаря которому мы учимся подлинному ненасилию. Это то, что не только дает способность удерживаться от физической реакции, когда нас к тому подталкивают обстоятельства, но и позволяет нам избавляться от негативных мыслей и эмоций. Мы не можем говорить о so pa, если внешне проявляем терпение к кому-то, но делаем это неохотно или со скрытым возмущением. Если, например, руководитель на службе чем-то нас обидел, то, хотя мы и вынуждены уступить ему вопреки своим чувствам, это не есть so pa. Сущность so pa - уверенная терпеливость перед лицом любых бедствий. Другими словами, тот, кто осваивает терпеливую сдержанность, решительно настроен не только не проявлять негативной реакции (которая ощущается как болезненная эмоция в виде гнева, ненависти, жажды мести и тому подобного), но скорее преодолеть собственную обиду и не ответить злом на зло.
Тем не менее, ничто из вышесказанного не означает, что не бывает таких моментов, когда надо отреагировать очень энергично. Освоение терпения в том смысле, как я его изложил, не значит, что мы должны принимать все, что бы ни делали люди по отношению к нам, и молча уступать. Не значит это и того, что нам вообще не следует действовать, когда мы встречаемся со злом. Не следует путать so pa с простой пассивностью. Напротив, с практикой so pa могут сочетаться даже самые решительные действия. В жизни каждого случаются моменты, когда могут потребоваться резкие слова, или даже физическое воздействие. Но, поскольку so pa сохраняет наше самообладание, мы можем правильнее решить, нужно ли применить насилие, чем когда мы переполнены отрицательными мыслями и чувствами. Из этого видно, что so pa - это полная противоположность трусости. Трусость рождается, когда мы из-за страха полностью теряем уверенность. Терпеливая сдержанность означает, что мы сохраняем твердость духа, даже когда нам страшно.
И когда я говорю о принятии всего, я не подразумеваю, что нам не следует делать все, что только в наших силах, чтобы решить возникающие проблемы. Но в случае наличного страдания - такого, которому мы уже подвергаемся - принятие может помочь в том, чтобы данное испытание не усилилось от дополнительного груза умственных и эмоциональных страданий. Например, мы ничего не можем поделать со старостью. Так что куда лучше принять это состояние, чем мучиться из-за него. В самом деле, мне всегда кажется немного глупым, когда старые люди пытаются выглядеть молодыми.
Терпеливая сдержанность, таким образом, есть качество, которое помогает нам не допустить того, чтобы отрицательные мысли и эмоции завладели нами. Она охраняет покой нашего ума перед лицом напастей. Благодаря такой тренировке терпения наше поведение становится полностью нравственным. Как мы уже видели, первый шаг в этической практике - это исследование собственного отклика на негативные мысли и чувства в момент их возникновения. Следующий шаг - после применения тормозов - противостояние вызову обстоятельств посредством терпения.
Здесь читатель может возразить, что наверняка бывают случаи, когда все это невозможно. Как быть, если некто близкий, знающий все наши слабости, ведет себя по отношению к нам так, что мы оказываемся просто не в силах сдержать переполняющий нас гнев и вся наша защита тут же прорывается? Что ж, при таких обстоятельствах мы действительно можем обнаружить, что нам не удается сохранить сострадание к другому, - но нам по крайней мере следует постараться не сорваться на жестокость, агрессию. Может быть, лучше всего выйти из комнаты и отправиться погулять, или хотя бы посчитать вздохи до двадцати: нам необходимо поискать какой-то способ, чтобы слегка успокоиться. Именно поэтому нам необходимо сделать тренировку терпения сердцевиной нашей каждодневной жизни. Задача тут в том, чтобы освоить терпение на достаточно глубоком уровне, так, чтобы в случае встречи с трудной ситуацией мы, даже если нам придется приложить добавочные усилия, все же знали, что делать. С другой стороны, если мы будем пренебрегать тренировкой терпения вплоть до того момента, когда нам придется столкнуться с реальными затруднениями, то нам, пожалуй, не удастся успешно противостоять вызову.
Один из наилучших способов для начала освоения такой добродетели, как терпение, или so pa, - это систематическое размышление о его пользе. Это - источник прощения. Более того, нет ничего лучше so pa для поддержания нашего заботливого отношения к другим, каково бы ни было их поведение по отношению к нам. Когда so pa соединяется с нашей способностью различать действие и деятеля, прощение рождается само собой. Оно дает нам возможность изменить наше суждение о действии и оно дает нам возможность испытать сострадание к человеку. Точно так же, развивая эту способность спокойного перенесения, мы обнаруживаем, что пропорционально ей возрастают наши хладнокровие и уравновешенность. Мы станем менее враждебными и более приятными в общении. А это, в свою очередь, создает более положительную атмосферу вокруг нас, так что другим становится легче поддерживать с нами отношения. Когда мы в эмоциональном плане лучше осваиваемся с практикой терпения, мы обнаруживаем, что стали не только намного сильнее умственно и духовно, но и наше телесное здоровье улучшается. Я совершенно уверен, что мое хорошее здоровье в основном является результатом уравновешенного и мирного состояния ума.
Но наибольшая польза от so pa, или терпения, заключается в том, что оно действует как мощное противоядие по отношению к яду гнева - величайшей угрозе нашему внутреннему миру, а значит, и нашему счастью. И в самом деле, мы обнаруживаем, что терпение - наилучшее средство нашей внутренней самозащиты от разрушительного воздействия гнева. Рассмотрим вот что: богатство не защищает от гнева. Не защищает от него и образованность, вне зависимости от того, насколько культурен и интеллигентен человек. Никак не поможет в этом случае и закон. И слава тут бесполезна. Только внутренний страж терпеливой сдержанности может удержать нас от смерча негативных мыслей и эмоций. Ум, или дух (lo), не материален. Его нельзя потрогать или нанести ему физический вред. Лишь негативные мысли и чувства могут повредить ему. Следовательно, и защитить его могут только соответствующие положительные качества.
В качестве второго шага к освоению добродетели терпения полезно также думать о несчастьях не как об угрозе нашему внутреннему миру, а скорее как о том самом средстве, благодаря которому достигается терпение. Встав на такую точку зрения, мы видим, что в этом смысле те, кто хотел бы причинить нам зло, на деле учат нас терпению. Такие люди научают нас тому, чему мы никогда бы не научились, просто слушая чьи-то речи, будь то даже речи мудреца или святого. Ничуть не больше может быть надежда читателя и на то, что он научится этой добродетели, читая эту книгу, - ну, разве что она окажется настолько скучной, что потребует большого упорства! Однако несчастья могут научить нас терпеливой сдержанности. И в особенности те, кто желал бы причинить нам вред, дают нам неоценимую возможность тренироваться в правильном поведении.
Всё это не значит, что люди не отвечают за свои поступки. Но давайте вспомним, что они могут действовать в основном по неведению. Ребенок, выросший в обстановке жестокости, может и не знать о другом поведении. В результате его просто невозможно счесть виновным. Наиболее подходящий отклик на действия того, кто вынуждает нас страдать - здесь я, разумеется, не имею в виду те справедливые случаи, когда кто-то предъявляет нам законный иск или отказывается удовлетворить наши неразумные требования, - это осознание того, что, стремясь причинить нам боль, такие люди сами окончательно теряют покой своего ума, внутреннее равновесие, а вследствие того - и свое счастье. И мы поступим лучше всего, проявив к ним сострадание, - тем более что, пожелай мы им всех бед, ничего с ними от этого не случится. Зато нам самим это наверняка причинит вред.
Представьте двух поспоривших из-за чего-то соседей. Один из них относится к спору вполне беспечно. Другой полностью захвачен спором и постоянно ищет возможности задеть противоположную сторону. Ну и что происходит? Тому, кто вынашивает злой умысел, недалеко до начала страдания. Прежде всего он или она теряют аппетит, затем и сон. Постепенно здоровье такого человека ухудшается. Он мучается день и ночь, - и дело кончается исполнением желаний противника.
На самом деле, если мы действительно хорошо об этом подумаем, то поймем, что в выборе в качестве объекта нашего гнева какого-то конкретного человека есть нечто не до конца разумное. Давайте проделаем мысленно простое упражнение. Представим, что некий человек говорит нам оскорбительные слова. Если мы склонны разгневаться из-за боли, которую они нам причиняют, - разве на словах как таковых сосредоточены наши чувства, ведь не они же на самом деле виноваты? Скорее мы разгневаемся на человека, кричащего на нас. Можно, конечно, возразить, что, поскольку слова кто-то произносит, то наша злость на слова оправдана и моральную ответственность за это несет бранящийся человек, а не брань сама по себе. Возможно, это и так. Но в то же время мы разгневаны из-за того, что на самом деле вызвало боль, - все-таки именно слова были более непосредственной причиной. Но тогда не лучше ли нам направить свой гнев на то, что заставило человека оскорбить нас, - на его болезненные эмоции? Ведь если бы тот человек был спокоен и умиротворен, вряд ли он стал бы вести себя таким образом. Но, тем не менее, из этих трех факторов - оскорбительных слов, произносящего их человека и негативных побуждений, вызвавших брань - мы направляем гнев именно на человека. В этом есть нечто непоследовательное.
Если же заявить, что настоящая причина нашей боли - сущность оскорбившего нас человека, то и в этом случае у нас нет разумных оснований для гнева на него. Если враждебное поведение по отношению к нам заложено в природе данного человека, то он просто не в состоянии вести себя по-другому. В таком случае гнев просто бессмыслен. Ведь во время пожара бессмысленно гневаться на огонь. Жечь - природа огня. Но, чтобы напомнить себе о том, что идея врожденной враждебности или врожденного зла неверна, давайте отметим, что при других обстоятельствах тот же самый человек, который сейчас причиняет нам боль, может стать нам хорошим другом. Ничего нет необычного в том, что солдаты, сражавшиеся друг с другом во время военного конфликта, в мирное время становятся приятелями. И большинству из нас случалось встречать кого-то такого, кто, несмотря на дурную репутацию в прошлом, оказывался очень приятным человеком.
Конечно, я не предполагаю, что нам следует ударяться в подобные размышления в любой ситуации. Когда нам грозит физическая расправа, нам, пожалуй, лучше будет сосредоточить свои силы не на размышлениях, а на том, чтобы поскорее убежать! Но очень полезно найти время на то, чтобы разобраться как следует во всех выгодах терпения. Это поможет нам творчески решить трудные проблемы, возникающие из-за каких-то бед.
Я упоминал ранее, что so pa, или терпение, действует как противодействующая гневу сила. На деле мы обнаруживаем, что можем найти нечто, противостоящее каждому из негативных состояний. Например, скромность противостоит гордыне; удовлетворенность противостоит алчности; настойчивость противостоит лени. Поэтому, если мы желаем справиться с нездоровыми состояниями, возникающими тогда, когда мы позволяем развиться негативным мыслям и чувствам, то взращивание добродетели не следует рассматривать отдельно от сдерживания нашего отклика на болезненные эмоции. Они идут рука об руку. Именно поэтому нравственная дисциплина не может быть ограничена только воздерживанием, или только принятием положительных качеств.
Чтобы увидеть, как именно процесс обуздания сочетается с работой по нейтрализации, давайте рассмотрим тревожность. Мы можем описать ее как вид страха, но такой, в котором присутствует сильный рассудочный компонент. Вот нам неизбежно придется столкнуться с переживанием или событием, которого мы опасаемся. Опасение превращается в тревожность, если мы начинаем упорно размышлять о предстоящем и позволяем воображению добавлять отрицательные образы. Тогда мы ощущаем тревогу и начинаем терзаться. И чем больше мы предаемся беспокойству, тем более находим для него причин. Постепенно мы обнаруживаем, что уже постоянно страдаем. Чем более усиливается это состояние, тем менее мы способны что-то предпринять против него, и тем сильнее оно становится. Но, когда мы хорошенько подумаем, то увидим, что в основе этого процесса лежит узость взглядов и отсутствие правильной перспективы. Из-за этого мы не замечаем того факта, что вещи и события возникают в результате бесчисленных причин и условий. Мы склонны сосредоточиваться на всего лишь одной-двух сторонах ситуации, в которой очутились. Поступая так, мы неизбежно ограничиваем себя, ища средства к тому, чтобы справиться именно с этими сторонами. Трудность тут в том, что, если нам это не удается, нам грозит полный упадок духа. Таким образом, первым шагом к преодолению тревоги является выработка широкого взгляда на ситуацию.
Мы можем сделать это множеством способов. Один из наиболее эффективных - постараться переместить фокус своего внимания с себя в сторону других. Если нам это удастся, мы обнаружим, что масштаб наших собственных проблем уменьшился. Это не значит, что надо полностью игнорировать собственные нужды, - скорее нам следует постараться помнить и о нуждах других людей наряду со своими собственными, как бы настоятельны они ни были. Такой ход очень помогает, потому что, когда наша забота о других переходит в действие, мы обнаруживаем, что наша уверенность в себе тут же возрастает сама собой, а беспокойство и тревога ослабевают. И в самом деле, мы обнаруживаем, что почти все умственные и эмоциональные страдания, являющиеся столь характерной чертой современной жизни - включая чувство беспомощности, одиночества и тому подобное, - уменьшаются в тот самый момент, когда мы включаемся в деятельность, обусловленную заботой о других людях. На мой взгляд, это объясняет, почему для сокращения тревожности недостаточно лишь совершать внешне правильные поступки. Когда в основе действия лежат сиюминутные цели, мы просто создаем для себя новые проблемы.
Но что делать в тех случаях, когда мы обнаруживаем, что наша жизнь в целом нас не удовлетворяет, или когда мы ощущаем, что страдания переполняют нас и становятся невыносимыми, - как со всеми нами случается время от времени с разной силой? Когда такое происходит, чрезвычайно важно предпринять все усилия к тому, чтобы поднять настроение. Мы можем сделать это, вспоминая то хорошее, что у нас есть. Может быть, например, нас кто-то любит; у нас могут быть какие-то таланты; отличное образование; у нас есть все необходимое для жизни - пища, одежда, какой-то дом, - и мы в прошлом совершали альтруистические поступки. Вроде банкира, который собирает проценты даже с самых малых сумм денег, доверенных ему, мы должны принять во внимание все, пусть самые незначительные положительные события и стороны нашей жизни. Ведь если нам не удастся отыскать способ подбодрить себя, нам грозит серьезная опасность еще более провалиться в чувство собственного бессилия. Это может привести нас к убеждению, что у нас вообще нет способностей для совершения хоть чего-нибудь хорошего. Таким образом мы создаем условия для полного отчаяния. В подобном состоянии самоубийство может показаться единственным выходом.
В большинстве случаев безнадежности и отчаяния мы находим, что проблема тут не столько в самой ситуации, сколько в том, как воспринимает ее человек. Конечно, может статься, проблема неразрешима без помощи других людей. В таком случае решение сводится к тому, чтобы обратиться за помощью. Однако иной раз возникают и некие действительно безвыходные обстоятельства. Вот здесь источником утешения может быть религия, - но это отдельная тема.
Из чего еще может состоять этика добродетели? В качестве основополагающего принципа важно избегать крайностей. Все знают, что переедание столь же опасно, как и недоедание, и то же относится к поискам и освоению добродетели. Мы обнаруживаем, что даже благородные порывы могут стать источником вреда, если они доводят до крайности. Например, избыток храбрости без должного внимания к обстоятельствам быстро превращается в безрассудный риск. Неумеренность подрывает одно из основных намерений при освоении добродетели, состоящее в желании уменьшить нашу склонность слишком остро реагировать на других и на те события, которые причиняют нам неизбежные страдания.
Важно также осознать, что для преображения сердца и ума таким образом, чтобы наши действия самопроизвольно становились нравственными, требуется внедрить стремление к добродетели в сердцевину нашей повседневной жизни. Причина тут в том, что любовь и сострадание, терпение, щедрость, скромность и тому подобное взаимно дополняют друг друга. И поскольку очень трудно искоренить болезненные эмоции, необходимо приучиться к их противоположностям еще до того, как возникнут отрицательные мысли и чувства. Например, взращивание щедрости важно для противодействия нашей склонности слишком тщательно охранять свою собственность и даже свои силы. Практика даяния помогает нам преодолеть привычку к скупости, которую мы оправдываем, спрашивая себя: "А что я получу взамен, если начну раздавать свое добро?"
Даяние определяется как добродетель во всех основных религиозных традициях и в каждом из цивилизованных обществ, и оно с очевидностью приносит пользу и дающему, и получающему. Тот, кто получает, избавляется от мучающей его нужды в чем-то. Тот, кто дает, ощущает удовлетворение от радости, принесенной его даром другому человеку. В то же время мы должны понимать, что существуют разные типы и размеры даяния. Когда мы дарим, тайно рассчитывая возвыситься в глазах других людей - в надежде завоевать славу и заставить их думать о нас как о людях добродетельных или даже святых, - мы тем самым профанируем даяние. В этом случае наше действие - не щедрость, а самовозвеличение. Сходным образом тот, кто дает много, может быть далеко не таким щедрым, как тот, кто дает мало. Все зависит от намерений и мотивации дающего.
Хотя одно не заменяет другого, однако даяние нашего времени и сил может в определенном смысле оказаться более высоким даром, чем материальные подарки. Я сейчас думаю в особенности о помощи тем, кто страдает умственными или физическими расстройствами, бездомным, тем, кто очень одинок, тем, кто находится в тюрьме или вышел из заключения. Но в этот же тип даяния входит, например, работа преподавателя, который делится своими знаниями со студентами. Далее, в моем представлении, наиболее сострадательная форма даяния - та, когда оно совершается вообще без мысли о вознаграждении и основано на искренней заботе о других. Ведь чем более мы сосредоточиваемся наряду со своими интересами на интересах других, тем более уверенно мы строим фундамент нашего собственного счастья.
Утверждение, что скромность - существенная составляющая в нашей работе по изменению себя, может показаться противоречащим тому, что я говорил о необходимости уверенности. Но так же, как явно различаются обоснованная уверенность, понимаемая как самоуважение, и самонадеянность, которую можно определить как преувеличенное чувство собственной значимости, основанное на ложном представлении о себе, - так же следует различать подлинную скромность, являющуюся разновидностью сдержанности, и недостаток уверенности в себе. Это совсем не одно и то же, хотя многие их путают. Отчасти этой путаницей объясняется, почему в наши дни скромность чаще воспринимается как слабость, чем как свидетельство внутренней силы, - особенно в сфере деловых и профессиональных отношений. Разумеется, современное общество не может поставить скромность на такое место, на каком она стояла в Тибете в годы моей юности. Тогда и наша культура, и восхищение людей скромностью создавали обстановку, в которой она процветала, в то время как амбиции (которые нужно отличать от совершенно правильного стремления преуспеть в полезной деятельности) воспринимались как качество, слишком легко приводящее к эгоцентрическому мышлению. Однако в современной жизни скромность важнее, чем когда-либо. Чем более мы, люди, преуспеваем - и как личности, и как сообщество - благодаря развитию науки и техники, тем необходимее становится сохранять скромность. Ведь чем выше наши временные достижения, тем более мы становимся уязвимыми для гордыни и самонадеянности.
Полезным приемом для развития подлинных уверенности в себе и скромности является размышление над примером людей, чье самомнение сделало их объектом насмешек. Они могут и не осознавать, насколько глупо они выглядят, но любому другому это видно. Но это не для того, чтобы осуждать других. Скорее тут вопрос в том, чтобы втолковать самому себе, каковы отрицательные последствия подобных состояний сердца и ума. Видя на примере других, куда такие состояния могут завести, мы преисполнимся решимости избежать их. В определенном смысле мы выворачиваем наизнанку принцип непричинения вреда другим, на том основании, что не хотим, чтобы нам причиняли вред, и извлекаем пользу из того факта, что куда легче увидеть чужие недостатки, чем признать чужие добродетели. Так же гораздо легче заметить чужие ошибки, чем свои.
Здесь, наверное, нужно добавить, что, если скромность не следует путать с недостатком уверенности в себе, то еще менее допустимо путать ее с чувством собственной никчемности. Недостаток должного понимания нашей собственной ценности всегда пагубен и может привести к умственному, эмоциональному и духовному параличу. При таких обстоятельствах человек может даже возненавидеть себя, хотя я и должен признать, что концепция ненависти к себе показалась мне несколько несвязной, когда я впервые услышал ее изложение от некоторых западных психологов. Она выглядит противоречащей тому принципу, что наше основополагающее желание - быть счастливыми и избежать страданий. Но сейчас я допускаю, что, когда личность теряет чувство перспективы, есть опасность возникновения ненависти к себе. И тем не менее все мы обладаем способностью к сопереживанию. Все мы, таким образом, потенциально способны к нравственному поведению, даже если оно примет всего лишь форму положительных мыслей. Считать себя никчемным просто ошибочно.
Другой способ избежать сужения взглядов, ведущего к таким крайним состояниям, как ненависть к самому себе и отчаяние, - это радость по поводу чужой удачи, в чем бы мы ее ни видели. В качестве такой тренировки полезно использовать любую возможность для того, чтобы продемонстрировать свое уважение к другим людям, даже похвалить их, если это кажется кстати. Если же похвала может показаться лестью или вызвать у человека чувство самодовольства, то, возможно, лучше воздержаться от высказывания. Если же хвалят нас самих, чрезвычайно важно не позволить себе начать кичиться и важничать. Вместо того лучше подумать о том, что другие люди великодушны в оценке наших хороших качеств.
В качестве средства преодоления тех негативных мыслей о самих себе, которые возникают в связи с какими-то событиями прошлого, когда мы пренебрегли чьими-то чувствами ради собственных эгоистических желаний и интересов, очень полезно пробудить в себе сожаление и раскаяние. Но пусть читатель не подумает, что я выступаю в защиту чувства вины, о котором говорят многие мои западные друзья. Похоже, у нас в тибетском языке и нет слова, которое можно было бы перевести именно как "вина". И поскольку это слово очень сильно зависит от культурных ассоциаций, я даже не уверен, что до конца понимаю смысл этой концепции. Но мне кажется, что в то время, как вполне естественно появление чувства дискомфорта в связи с ошибками прошлого, здесь должен присутствовать и некий элемент снисходительности к самому себе, если этот дискомфорт усиливается до ощущения вины. Нет никакого смысла в том, чтобы беспрестанно тревожиться из-за дурного поступка, совершенного нами в прошлом, и доводить себя до умственного паралича. Что сделано, то сделано. Если человек верит в Бога, он может найти способ справиться с проблемой, покаявшись перед ним. Если же говорить о буддийской традиции, то существуют различные обряды и практики для очищения. Но если человек не религиозен, то тут, конечно, необходимо осознать и принять те негативные чувства, которые могут у нас возникнуть в связи с нашими ошибками, и породить в уме печаль и сожаление по этому поводу. Но затем важно не останавливаться на печали и сожалении, а использовать их в качестве основы для твёрдости - глубоко продуманного решения никогда больше не вредить другим и направлять свои действия только на пользу другим. Если мы откроемся, или исповедуемся, в своих дурных поступках кому-то еще - в особенности такому человеку, которого мы уважаем и которому доверяем, - это может оказаться очень полезным. Кроме того, нам следует помнить, что, пока мы сохраняем способность заботиться о других, у нас остаются шансы изменить себя. Мы окажемся совершенно не правы, если просто глубоко осознаем тяжесть совершенного, а затем, вместо того, чтобы бороться с негативными чувствами, оставим надежду и ничего не будем предпринимать. Это лишь осложнит нашу ошибку.
Мы в Тибете говорим, что заниматься тренировкой добродетели так же трудно, как заставить осла идти в гору, а совершать дурные поступки так же легко, как катить камни вниз по склону. Говорят также, что дурные порывы возникают внезапно, как дождь, и набирают силу, как горный поток. Что еще ухудшает дело, так это наша склонность позволять себе дурные мысли и чувства, даже если мы понимаем, что делать этого не следует. Поэтому важно обратиться непосредственно к нашей склонности откладывать дело на потом, заниматься пустяками и отказываться от необходимого изменения собственных привычек на том основании, что это слишком тяжелая работа. В особенности важно не позволять себе оправдываться тем, что страдания других слишком велики. Несчастья миллионов - не повод к жалости. Скорее это основание для развития в себе сострадания.
Мы должны также осознавать, что отказ от действия, когда очевидно, что действие необходимо, может сам по себе оказаться дурным поступком. Если бездействие вызвано гневом, или злым умыслом, или завистью, - совершенно ясно, что в качестве мотива вступают болезненные эмоции. Это верно и для простых, и для более сложных ситуаций. Если муж не предостерегает жену, что кастрюля, которую та собирается взять, горячая, поскольку хочет, чтобы жена обожглась, - понятно, что тут скорее всего присутствует болезненная эмоция. С другой стороны, если бездействие является результатом простой лени, то умственное и эмоциональное состояние ленивого человека могут быть и не такими уж отрицательными. Но последствия могут оказаться чрезвычайно серьезными, хотя подобная бездеятельность связана не столько с негативными мыслями и чувствами, сколько с недостатком сострадания. Поэтому, когда мы учимся сдерживать свой отклик на болезненные эмоции, важно также с не меньшей решимостью стараться преодолеть нашу привычную тягу к лени.
Это нелегкая задача, и те, кто обладает религиозным складом ума, должны понимать, что ни благословение или посвящение - если вы можете их получить, - ни тайные или магические формулы, мантры, или обряды - если вы можете из раздобыть, - не помогут вам мгновенно изменить себя. Это происходит постепенно, как здание растет по мере того, как складываются кирпич к кирпичу, или как, по тибетской пословице, капля за каплей рождают океан. И, конечно, поскольку болезненные эмоции, в отличие от наших тел, которые болеют, стареют и умирают, никогда не старятся, важно понимать, что борьба с ними - это дело всей нашей жизни. Но читатель не должен полагать, что то, о чем мы здесь говорим, - это лишь простое накопление знаний. Нет, тут дело даже не в уверенности, которая может родиться из подобного знания. Мы говорим о приобретении опыта добродетели через постоянную тренировку и размышление, - чтобы добродетель стала в конце концов для нас естественной. Мы видим, что, чем больше мы воспитываем в себе заботу о благополучии других, тем легче нам становится действовать в их интересах. Когда же мы привыкаем к необходимому усилию, нам уже проще поддерживать нужное состояние. Постепенно добродетель становится нашей второй натурой. И короче пути нет.
Вовлечение в добродетельную деятельность немножко похоже на воспитание маленького ребенка. Здесь действует огромное множество факторов. В особенности поначалу нам необходимо быть осторожными и ловкими в наших попытках изменить свои привычки и склонности. Нам также нужно быть реалистичными в отношении ожидаемых достижений. Мы стали такими, какие есть, не за один день, и наши привычки не изменятся за одну ночь. Поэтому, хотя и полезно в процессе развития повышать требования к себе, все же неверно судить о собственном поведении, взяв за образец некий идеал, - так же, как было бы глупо судить об успехах первокурсника с точки зрения выпускника колледжа. Ученая степень - это идеал, а не образец. Поэтому вместо взрывов героизма, за которыми следуют долгие периоды расслабленности, куда полезнее работать упорно, пробиваясь к цели преобразования себя, как река пробивается к морю.
Одним из методов, очень помогающих нам в этом пожизненном труде, является использование для продвижения вперед наших обычных повседневных дел. Конечно, религиозные практики воодушевляют нас при движении по пути добродетели. Но это не значит, что неверующие не могли бы использовать некоторые идеи и технические приемы, которые служат человечеству уже тысячелетия. Приобретя привычку заботиться о благополучии других и тратя поутру несколько минут на размышление о том, насколько это ценно - жить в соответствии с этическими принципами, мы будем хорошо начинать день, независимо от наших верований или отсутствия таковых. Точно так же правильно и в конце дня потратить немного времени на то, чтобы обдумать, насколько верно мы следовали своему пути. Такая тренировка чрезвычайно полезна для укрепления решимости не потворствовать своим слабостям.
Если всё это кажется несколько обременительным для читателя, ищущего не нирваны или спасения, а простого человеческого счастья, то будет полезно напомнить себе: самую большую радость и удовлетворение в жизни приносят нам те поступки, которые мы совершаем ради блага других. Это действительно так, и мы можем продолжить эту мысль. Тогда как на фундаментальные вопросы человеческого бытия, вроде того, зачем мы существуем на свете, к чему мы идем, и имеет ли Вселенная начало, разные философские школы дают разные ответы, - самоочевидно, что доброе сердце и нравственные поступки ведут ко все большему покою. Равным образом ясно, что их противоположности приводят к нежелательным последствиям. Счастье вырастает на почве добродетели. И если мы действительно хотим быть счастливыми, нет другого пути, кроме пути добродетели; это единственный метод, благодаря которому достигается счастье. А основой добродетели, ее почвой, можем добавить мы, является нравственная дисциплина.
Глава 8. ЭТИКА СОСТРАДАНИЯ
Мы уже отметили ранее, что все основные мировые религии подчеркивают важность взращивания любви и сострадания. В буддийской философской традиции описаны разные уровни этого навыка. На первичном уровне сострадание (nying je) понимается в основном как сопереживание - то есть наша способность вникать и в определенной мере разделять чужие страдания. Но буддисты - а возможно, и другие - верят, что это свойство может быть развито до такой степени, когда сострадание не только возникает без малейшего усилия, но становится безусловным, неразличающим и не имеющим границ. Возникает чувство близости со всеми другими существами, включая, конечно, и тех, кто может причинить нам вред, - и в книгах это чувство сравнивается с любовью матери к своему единственному ребенку.
Но это равное ко всем чувство не рассматривается как конечная цель. Скорее оно видится как трамплин для дальнейшего увеличения любви. Поскольку способность к сопереживанию присуща нам от природы, как и способность мыслить, сострадание обладает теми же свойствами, что и сознание. Поэтому возможности его развития стабильны и непрерывны. Это не такой запас, который может быть исчерпан, - как вода при кипячении. И хотя о развитии сострадания говорится как о деятельности, это не похоже на физические тренировки, например тренировки в прыжках в высоту, где однажды мы достигаем определенного предела, через который уже не в состоянии перешагнуть. Напротив, считается, что, когда мы, намеренно раскрываясь навстречу сопереживанию, усиливаем свою чувствительность к чужим страданиям, мы может постепенно довести сострадание до той точки, где чувства человека уже так сильно задевает малейший признак страдания других людей, что он переполняется сознанием ответственности за всех и каждого. Это подталкивает сострадающего к тому, чтобы полностью посвятить себя помощи другим - с целью избавить их от страдания и от причин страдания. По-тибетски этот предельный уровень достижения называется nying je chenmo, буквально - "великое сострадание".
Я совсем не предполагаю, что каждый человек должен достичь таких высоких ступеней духовного развития, чтобы вести безупречную в этическом отношении жизнь. Я описал nying je chenmo не потому, что это предварительное условие этического поведения, а скорее потому, что верю: доведение логики сострадания до высочайшего уровня может служить могучим вдохновением. Если мы сможем просто стремиться к развитию nying je chenmo, или великого сострадания, как к идеалу, - это естественным образом окажет существенное воздействие на наши воззрения. Такое стремление, основанное на простом признании того, что точно так же, как и я сам, все другие хотят быть счастливыми и не хотят страдать, послужит постоянным напоминанием, помогающим справиться с эгоизмом и пристрастностью. Оно будет напоминать нам, что мы немного выиграем от собственной доброты и щедрости, если будем ожидать взамен какой-то награды. Оно напомнит нам, что поступки, совершенные ради завоевания доброй репутации, по сути останутся эгоистичными, даже если они выглядят как проявление доброты. Оно также будет всегда напоминать нам, что нет ничего особенного в милосердии к тем, кто нам и так близок. И оно поможет нам осознать, что та привязанность, которую мы естественным образом испытываем к своим родным и друзьям, на самом деле чрезвычайно ненадежна как база для этического поведения. Если мы будем вести себя нравственно только по отношению к тем, с кем близки, возникнет опасность, что мы начнем пренебрегать своими обязательствами по отношению ко всем, кто не входит в этот круг.
Почему это так? До тех пор, пока люди оправдывают наши ожидания, все идет хорошо. Но стоит им сделать что-то не так, и тот, кого мы считали лучшим другом, на следующий день может стать заклятым врагом. Как мы уже видели прежде, мы имеем склонность плохо реагировать на любого, кто угрожает исполнению наших наиболее лелеемых надежд, будь они хоть нашими ближайшими родственниками. По этой причине сострадание и взаимное уважение предлагают более основательный фундамент для наших отношений с другими людьми. Это верно и в отношении личных связей. Если наша любовь к кому-то вызвана в основном внешней привлекательностью, будь то красота или какие-то иные особенности, то вполне возможно, что наши чувства к этому человеку со временем иссякнут. Когда такой человек утратит очаровавшие нас качества или когда мы обнаружим, что нас они более не удовлетворяют, ситуация может полностью измениться, несмотря на то, что человек останется тем же самым. Вот поэтому взаимоотношения, построенные только на интересе к внешней привлекательности, почти всегда неустойчивы. С другой стороны, когда мы начинаем совершенствовать свое сострадание, ни внешность других людей, ни их поведение уже в основном не влияют на наше к ним отношение.
Подумаем также над тем, что обычно наши чувства к другим людям во многом зависят от их положения. Большинство людей, встречаясь с инвалидом, испытывают симпатию к такому человеку. Но, если они видят того, кто обладает более крепким здоровьем, или лучше образован, или занимает более высокое положение в обществе, - они тут же проникаются к нему завистью и ревностью. Наши отрицательные чувства мешают нам видеть наше сходство с другими людьми. Мы забываем, что все, будь они удачливы или неудачливы, близки нам или далеки, точно так же, как мы сами, хотят быть счастливыми и не желают страдать.
Таким образом, следует стараться преодолеть подобную пристрастность. Конечно, воспитание в себе подлинного сострадания к своим любимым - очевидное и правильное начало пути. Воздействие, которое наши поступки оказывают на близких нам людей, куда сильнее, чем воздействие их на посторонних, а потому и наша ответственность в данном случае выше. Но мы должны понять и то, что в конечном счете нет оснований для особого отношения к родным. В этом смысле мы все находимся в одинаковом положении, - как врач, перед которым стоят десять пациентов, страдающих одной и той же серьезной болезнью. Все они в равной мере нуждаются в лечении. Однако читателю не следует думать, что я здесь защищаю холодное безразличие. Когда мы начинаем развивать сострадание к другим, то следующая важная задача - научиться испытывать к другим такие же теплые чувства, как к самым близким нам людям. Другими словами, предполагается, что нам необходимо приложить усилия для воспитания равного отношения ко всем людям, - и таким образом возникнет почва, в которую мы сможем посеять семя nying je chenmo, великих любви и сострадания.
Если мы начнем относиться к другим на основе подобного равенства, наше сострадание перестанет зависеть от того, муж ли перед нами, жена, родственник или друг. Скорее тут может развиться чувство близости ко всем, - на основе той простой мысли, что все они, как и мы сами, желают стать счастливыми и избавиться от страданий. Иначе говоря, мы начнем относиться к другим, исходя из их живой природы. Тут мы снова можем представить себе идеал, который необычайно трудно достичь. Но что касается меня, то я считаю, что как раз такой идеал чрезвычайно вдохновляет и приносит пользу.
Давайте теперь обсудим роль сострадательной любви и добросердечия в нашей повседневной жизни. Если мы будем развивать их до такой степени, когда они станут ничем не ограниченными, то значит ли это, что мы должны полностью отказаться от собственных интересов? Ничуть. На деле это лучший путь служения им; можно даже сказать, что это и есть самый мудрый курс на удовлетворение собственных желаний. Ведь если верно то, что счастье состоит из таких качеств, как любовь, терпение, терпимость и прощение, и если верно также и то, что nying je, или сострадание, как я это определил, является и источником, и плодом перечисленных качеств, - тогда чем более мы сострадательны, тем более мы обеспечиваем собственное счастье. Так что мысль о том, что забота о других, каким бы благородным делом она ни была, касается только нашей личной жизни, просто недальновидна. Сострадание принадлежит ко всем сферам деятельности, включая, само собой, и работу.
Однако здесь я должен признать, что существует мнение - разделяемое, похоже, многими - о том, что сострадание если и не мешает, то по крайней мере непригодно в сфере деловой жизни. Лично я бы возразил, что оно не просто уместно; при отсутствии сострадания нам грозит та опасность, что наша деятельность может стать разрушительной. Это потому, что, когда мы не принимаем во внимание возможное воздействие наших поступков на благополучие других людей, мы неизбежно кончим тем, что принесем им вред. Этика сострадания помогает нам создать необходимые основания и мотивы и для ограничения дурных последствий, и для взращивания добродетели. Когда мы начинаем воспитывать в себе подлинное понимание ценности сострадания, наш взгляд на других начинает автоматически меняться. Уже это само по себе может сильно повлиять на ход нашей жизни. Когда, например, возникает искушение обмануть кого-то, наше сострадание к этим людям предохранит нас от осуществления такой идеи. А когда мы понимаем, что наша работа как таковая может быть использована во вред людям, сострадание подтолкнет нас к тому, чтобы бросить ее. Тут нетрудно представить ученого, результаты исследований которого способны стать источником страдания; осознав это, ученый может выбрать верную линию поведения, даже если это будет означать остановку проекта.
Я не отрицаю, что, когда мы посвящаем себя идеалу сострадания, могут возникнуть настоящие проблемы. В случае с ученым, который чувствует себя не в состоянии продолжать свою работу в прежнем направлении, не исключены немалые трудности и для самого ученого, и для его семьи. Сходным образом у тех, кто по профессии занимается оказанием помощи, - в медицине, в консультациях, в социальной сфере, - или у тех, кто просто присматривает за кем-то дома, может возникнуть такое утомление от выполнения их обязанностей, что, кажется, больше им этого не вынести. Постоянный вид чужих страданий, время от времени сопровождаемый вдруг возникающей мыслью, что так оно и должно быть, может породить чувство беспомощности и даже отчаяния. Или может случиться так, что человек обнаруживает, что совершает внешне великодушные поступки просто по инерции, по привычке. Конечно, и это лучше, чем ничего. Но, если оставить это без внимания, можно дойти до полной нечувствительности к чужим страданиям. Если начинается нечто подобное, лучше на время оставить свои обязанности и предпринять сознательные усилия к восстановлению чувств. Тогда полезно припомнить, что отчаяние никогда не было выходом из ситуации. Это скорее полное поражение. Поэтому, как говорится в тибетской пословице, пусть даже веревка порвалась уже девять раз, - мы должны связать ее и в десятый. Таким образом, если в итоге мы все равно потерпим поражение, по крайней мере нам не о чем будет сожалеть. И когда мы объединим подобное осознание с отчетливым пониманием наших возможностей приносить другим пользу, мы увидим, что наши надежда и уверенность начнут восстанавливаться.
На эти рассуждения об идеале кое-кто может возразить, что, вникая в чужие страдания, мы накликаем страдания и на себя. В определенной степени это верно. Но я полагаю, что необходимо сделать важное качественное различие между ощущением собственных страданий человека и тем, что он испытывает, разделяя страдания других. В случае собственных страданий непроизвольно возникает подавленность: кажется, что это исходит извне. Напротив, чтобы разделить чужое страдание, необходимо приложить некое волевое усилие, которое само по себе уже говорит об обладании определенной внутренней силой. Поэтому то беспокойство, которое может возникнуть, вряд ли парализует нас так, как собственное страдание.
Конечно, даже как идеал намерение взрастить безграничное сострадание ошеломляет. Большинство людей, включая и меня самого, вынуждены прилагать большие усилия для того, чтобы достичь такого состояния, когда чужие интересы с легкостью ставились бы хотя бы вровень со своими собственными. Но мы не должны позволять трудностям остановить нас. И в то время как на пути воспитания подлинного добросердечия, без сомнения, стоит множество преград, мы искренне утешаемся мыслью, что таким образом создаем условия для собственного счастья. Как я уже упоминал, чем более мы по-настоящему хотим принести пользу другим, тем более возрастают наши сила и уверенность, и тем устойчивее покой и счастье, испытываемые нами. А если у кого-то и до сих пор остаются сомнения, то стоит задать себе вопрос: как еще можно достичь счастья? Жестокостью и агрессией? Разумеется, нет. Деньгами? Возможно до определенного предела, но не более. Но вот посредством любви, разделения чужих страданий, ясно узнавая себя во всех других, - в особенности тех, на кого обрушилась беда, и тех, кто лишен своих прав, - и посредством помощи им - да, так обрести счастье можно. Благодаря любви, доброте, состраданию мы приходим к взаимопониманию с другими людьми. Именно так мы постепенно выковываем единство и гармонию.
Сострадание и любовь - отнюдь не роскошь. Будучи источником и внутреннего, и внешнего мира, они являются основой для выживания человечества как вида. С одной стороны, они уничтожают склонность к насилию в действиях. С другой - сострадание и любовь порождают все духовные качества: прощение, терпимость, все добродетели. Более того, только они вносят смысл во всю нашу деятельность и придают ей созидательный характер. Нет ничего удивительного в высоком образовании; нет ничего удивительного в большом богатстве. Такие качества стоят упоминания, лишь когда человек обладает большим сердцем.
Тем, кто скажет, что Далай-лама уходит от реализма, проповедуя идеал безусловной любви, я все же настоятельно посоветовал бы провести эксперимент. Они обнаружат, что, когда мы выходим за рамки собственных узких интересов, наши сердца наполняются силой. Покой и радость становятся нашими постоянными спутниками. Рушатся все и всяческие преграды, и в конце концов исчезает представление о собственных интересах как о чем-то отличном от интересов других людей. Но в том, что касается этики, наиболее важным является то, что, когда рождается любовь к ближнему, когда в сердце поселяются привязанность, доброта и сострадание, - мы обнаруживаем, что наше поведение само собой становится этичным. Истинно нравственные поступки естественным образом рождаются из сострадания.
Глава 9. ЭТИКА И СТРАДАНИЕ
Я предположил, что все мы желаем счастья, что подлинное счастье характеризуется покоем, что покой с наибольшей вероятностью достигается тогда, когда в основе наших поступков лежит забота о других, и что это, в свою очередь, влечет за собой этическую дисциплину и помогает справиться с болезненными эмоциями. Я также предположил, что в своих поисках счастья мы правильным и естественным образом стремимся избежать страданий. Давайте же теперь исследуем это качество, или состояние, от которого мы с такой силой желаем освободиться, но которое лежит в самой сердцевине нашего существования.
Страдание и боль - неотъемлемые части жизни. По привычному для меня определению, живые существа - это те, кто обладает способностью испытывать боль и страдание. Можно также сказать, что именно страдания связывают нас с другими. Это основа нашей способности к сопереживанию. Но, кроме того, мы можем заметить, что страдания делятся на две (взаимосвязанные) группы. Есть страдания, которых можно избежать; они возникают вследствие таких явлений, как война, нищета, жестокость, преступления, - и даже вследствие безграмотности и определенных заболеваний. И есть также неизбежные виды страдания, включающие в себя такие явления, как болезни, старость и смерть. До сих пор мы говорили в основном о том, как справиться со страданиями, порожденными самим человеком, избежать которых вполне возможно. Теперь я хочу более внимательно рассмотреть то, что неизбежно.
Те проблемы и трудности, с которыми мы сталкиваемся в жизни, далеко не всегда похожи на естественные катастрофы. Мы не можем защититься от них, приняв соответствующие меры предосторожности, например запасшись едой. Так, в случае серьезного заболевания неважно, насколько мы были тренированы или насколько тщательно соблюдали диету; постепенно наше тело поддаётся болезни. Это может оказать серьезное воздействие на всю нашу жизнь: нам приходится отказываться от того, что нам нравится делать, и не бывать там, где нам хочется. Зачастую мы бываем вынуждены отказаться и от любимых блюд. Вместо них мы принимаем лекарства с ужасным вкусом. А когда дело становится по-настоящему плохо, возможно, придется день и ночь терпеть мучительную боль, - до того сильную, что хочется умереть.
Что же касается старения, так с самого дня нашего рождения мы оказываемся лицом к лицу с перспективой будущей старости и утраты юношеской гибкости. Со временем наши волосы выпадают, и зубы выпадают, мы теряем зрение и слух. Мы уже не можем переваривать ту пищу, которой наслаждались прежде. Постепенно мы замечаем, что не в состоянии припомнить даже самые яркие события своей жизни или что забыли имена самых близких людей. Если нам удается прожить достаточно долго, мы можем дойти до такой степени дряхлости, что другим и смотреть-то на нас противно, хотя как раз в это время мы сильнее всего нуждаемся в помощи.
Потом приходит смерть, - и эта тема, похоже, едва ли не запретна в современном обществе. Хотя мы вполне можем уже смотреть на нее как на освобождение и независимо от того, что будет после нее, смерть все равно означает, что мы расстаемся с любимыми людьми, с привычными вещами, со всем, что нам дорого.
Однако к этому краткому описанию неизбежных страданий мы должны добавить еще одну категорию. Это страдания, приходящие при встрече с тем, чего мы вовсе не хотим, - с различными неудачами и несчастными случаями. Это страдание от потери того, чем мы хотим обладать, - как мы, беженцы, страдаем от потери родины, от того, что нас насильно разлучили с любимыми людьми. Это страдание от того, что мы не можем получить желаемое, хотя и предпринимаем к тому немалые усилия. Несмотря на то, что мы гнем спину на полях, урожай гибнет; несмотря на то, что мы день и ночь заняты на своем предприятии, оно не дает прибыли, хотя в этом и нет нашей вины. И еще есть страдание неопределённости - от того, что невозможно знать, когда и где мы столкнемся с бедой. Мы по собственному опыту знаем, что это может породить чувства беззащитности и тревоги. Все, что мы делаем, сопровождается глубоко скрытым страданием от недостатка удовлетворенности, возникающим даже тогда, когда мы достигаем всего, за что отчаянно боролись. Из этого и состоит обычная жизнь человеческих существ, желающих счастья и не желающих страдать.
И, будто недостаточно всего этого, случается еще и так, что то самое, от чего мы ожидаем получить удовольствие, превращается в источник страдания. То, на что мы смотрели как на источник счастья, от чего ждали исполнения желаний, подводит нас - явление, о котором мы уже упоминали, рассматривая счастье. На деле же, если мы хорошенько подумаем, окажется, что мы воспринимаем некоторые ощущения как приятные лишь в той мере, в какой они способны заместить более отчетливо выраженное страдание, - как, например, мы едим, чтобы утолить голод. Мы глотаем один кусок, потом второй, третий, четвертый, пятый и наслаждаемся ощущениями, - но очень скоро, хотя мы остаемся теми же самыми и еда остается той же самой, она начинает надоедать нам. Если мы не остановимся, переедание повредит нам, - точно так же, как любое из земных удовольствий приносит вред, если мы впадаем в крайность. Именно поэтому, если мы хотим настоящего счастья, необходима удовлетворенность.
Все эти виды страдания, по сути, неизбежны и воистину являются естественной составной частью нашего существования. Но, тем не менее, это не значит, что мы ничего не можем с ними поделать. Я также не говорил, что это не сопряжено с вопросом нравственной дисциплины. Правда, согласно буддийскому учению и другим индийским религиозным философиям, страдания рассматриваются как следствие кармы. Однако предполагать, как это делают многие и западные, и восточные люди, что карма означает предопределенность всего, что мы испытываем, - совершенно неверно. Еще более неверно оправдывать кармой отказ от принятия ответственности, в какой бы ситуации мы ни оказались.
Хотя слово "карма", похоже, вошло в ежедневный обиход, наверное, стоит дать некоторые пояснения к этому термину. Санскритское слово "карма" значит "действие". Оно обозначает активную силу, чем подразумевается, что на будущие события можно влиять нашими поступками. Предполагать, что карма - это нечто вроде самостоятельной силы, предопределяющей все течение нашей жизни, попросту неправильно. Кто создает карму? Мы сами. Все, что мы думаем, говорим, делаем, чего желаем и чем пренебрегаем, создает карму. Например, пока я пишу, каждое мое действие создает новые обстоятельства и обусловливает некие другие события. Мои слова вызывают отклик в уме читателя. Во всём, что мы делаем, есть причина и результат, причина и следствие. В нашей повседневной жизни пища, которую мы едим, работа, которую мы выполняем, и наш отдых - всё это деятельность, наша деятельность. Это и есть карма. Поэтому мы не можем опускать руки, когда видим, что столкнулись с неизбежным страданием. Утверждение, что любое несчастье есть простой результат кармы, равнозначно утверждению, что мы совершенно бессильны в жизни. Если бы это было верно, нам не на что было бы надеяться. Тогда уж лучше помолиться о конце света.
Правильная оценка причины и результата предполагает, что мы, будучи далеко не бессильны, можем сделать многое для того, чтобы повлиять на собственное восприятие страдания. Старость, болезни и смерть неизбежны. Но так же, как в случае с отрицательными мыслями и эмоциями, мы определенно имеем выбор относительно того, как относиться к факту страдания. Если мы захотим, мы сможем выработать более беспристрастный и рациональный подход и на этой основе упорядочить свои реакции на страдание. С другой стороны, мы можем просто раздражаться из-за неудач. Но, когда мы поступаем именно так, мы разочаровываемся. В результате возникают болезненные эмоции, и покой нашего ума нарушается. Если мы не стараемся преодолеть свою склонность к отрицательной реакции на страдание, оно становится источником отрицательных мыслей и эмоций. Таким образом, видна отчетливая связь между тем влиянием, которое страдание оказывает на наши сердце и ум, и нашим следованием внутренней дисциплине.
Наше базовое отношение к страданию может сильно изменить наше восприятие страдания. Представьте, например, двух человек в одной и той же последней стадии рака. Единственной разницей между этими двумя пациентами будет их собственная оценка болезни. Один видит в болезни нечто такое, что следует принять и, по возможности, использовать для развития внутренней силы. Другой или другая воспринимают происходящее со страхом, горечью и тревогой за будущее. И хотя в смысле физических симптомов нет разницы в том, что они оба испытывают, на самом деле в их переживании болезни есть глубокое различие. Ведь второй больной, в дополнение к физической боли, добавляет боль внутреннего страдания.
Это заставляет предположить, что та степень, в какой страдание влияет на нас, во многом от нас же самих и зависит. Таким образом, чрезвычайно важно верно оценивать наше ощущение страдания. Мы видим, что, когда мы смотрим на некую отдельную проблему с малого расстояния, она закрывает все наше поле зрения и выглядит огромной. Но, если мы взглянем на ту же самую проблему с расстояния, мы автоматически увидим ее связь со многими вещами. Это простое действие создает огромное различие. Оно дает нам возможность увидеть, что, хотя данная ситуация действительно может быть трагичной, тем не менее, даже самое печальное событие имеет бесконечное множество сторон и может быть рассмотрено под многими углами. Действительно, трудно, а то и вовсе невозможно, отыскать некую ситуацию, которая была бы полностью негативной, как ее ни разглядывай.
Когда мы встречаемся с трагедией или неудачей, как то и должно случаться в жизни, то может оказаться весьма полезным сравнить их с другим событием или припомнить похожий или даже худший случай, происшедший если не с нами, так с кем-то другим в нашем окружении. Если мы действительно сумеем переместить внимание с самих себя и направить его на других, мы ощутим освобождающий эффект. В динамике эгоцентризма, или излишней поглощенности самим собой, есть нечто такое, что приводит к преувеличению собственных страданий. И наоборот, когда мы начинаем смотреть на них в сравнении со страданиями других, мы начинаем понимать, что, вообще-то говоря, не так уж они и невыносимы. Это дает нам возможность восстановить покой своего ума с куда большей легкостью, чем в том случае, когда мы сосредоточиваемся на собственных проблемах, забывая обо всем остальном.
Что касается моего личного опыта, я обнаружил, что, когда, например, я слышу плохие новости из Тибета - а они, как ни грустно, приходят часто, - моим естественным мгновенным откликом является огромная печаль. Однако, взглянув на это более широко и напомнив себе, что основная предрасположенность человека к любви, свободе, правде и справедливости должна со временем взять верх, я обнаруживаю, что вполне могу справиться со своими чувствами. Бессильный гнев, который может лишь отравить ум, озлобить сердце и ослабить волю, возникает у меня редко, даже в случае наихудших известий.
Стоит напомнить еще и о том, что моменты, приносящие нам величайшую пользу в смысле накопления мудрости и внутренней силы, нередко приходят в минуты величайших трудностей. При правильном подходе (и здесь мы снова видим чрезвычайную важность воспитания в себе положительного взгляда на вещи) переживаемое страдание может открыть нам глаза на реальность. Например, мой собственный опыт жизни в качестве беженца помог мне осознать, что бесконечные правила этикета, бывшие такой важной частью моей жизни в Тибете, были совсем не важны. Мы также обнаруживаем, что наша уверенность в себе и своих силах и наша храбрость увеличиваются в результате страданий. Это можно понять из того, что мы видим в мире вокруг себя. Например, внутри нашей общины беженцев, среди тех, кто выжил в первые годы эмиграции, есть много таких, кто, несмотря на ужасающие страдания, остаются наиболее сильными духом и самыми веселыми и беззаботными людьми изо всех, кого мне выпадала честь знать. И наоборот, мы видим, что при столкновении даже с относительно небольшими напастями некоторые люди, имеющие все, что можно иметь, склонны терять надежду и впадать в уныние. Такова естественная природа богатства, - оно портит нас. В результате мы обнаруживаем, что нам становится все труднее справляться с теми неприятностями, с которыми каждый из нас вынужден время от времени встречаться.
Давайте теперь рассмотрим, каковы возможности нашего выбора, когда мы сталкиваемся в жизни с какой-то конкретной проблемой. В качестве одной крайности мы можем позволить себе полностью погрузиться в нее. В качестве другой - мы можем просто отправиться на пикник или уехать в отпуск, игнорируя проблему. Третья возможность - встать к ней лицом к лицу. То есть мы можем исследовать проблему, проанализировать ее, определить причины ее возникновения и найти способ справиться с ней.
Хотя на первый взгляд этот третий путь и может причинить нам лишнюю боль, он все же явно предпочтительнее двух других способов действия. Если мы пытаемся избежать возникшую проблему или отрицать ее, просто не обращая на нее внимания, прибегнув к спиртному либо наркотикам или даже используя какие-то формы медитации или молитвы как способ бегства, то, пусть это и принесет кратковременное облегчение, - сама проблема никуда не денется. Такой путь - это просто уход от задачи, но не решение ее. Здесь снова возникает опасность того, что в дополнение к начальной проблеме возникнет умственное и эмоциональное беспокойство. А к нему добавятся тревога, страх и сомнения. Постепенно все это может привести к гневу и отчаянию, которые повлекут за собой дальнейшие страдания для себя и для других.
Представьте себе такое несчастье, как пуля, попавшая в живот. Нас пронзает невыносимая боль. Что тут делать? Разумеется, мы нуждаемся в том, чтобы пулю удалили, и потому нас оперируют. Это увеличивает травму. Однако мы с радостью соглашаемся на это, поскольку операция устраняет исходную причину боли. Точно так же бывает в случае тяжелой инфекции, или при катастрофе, - возможно, нам удалят какой-то из членов тела, чтобы спасти нашу жизнь. Но и тут мы готовы принять меньшее страдание, чтобы избежать страдания куда более тяжкого, а то и смерти. Простой здравый смысл заставляет нас добровольно согласиться на меньшие невзгоды, если таким способом мы можем избавиться от худшего. Говоря так, я признаю, что далеко не всегда легко рассудить, что лучше, а что хуже. Когда мне было лет шесть или семь, мне сделали прививку от оспы. Если бы я заранее знал, как это больно, сомневаюсь, чтобы меня смогли убедить в том, что вакцинация куда легче, чем сама болезнь. Мне было больно целых десять дней, и у меня до сих пор остались четыре больших шрама!
Если перспектива столкновения со страданием кажется иной раз пугающей, очень полезно припомнить, что в нашем мире нет ничего постоянного. Все явления подвержены переменам и распаду. А также, исходя из того описания реальности, которое я уже предлагал ранее, мы ошибаемся, если полагаем, что наше ощущение страдания - или счастья, если уж на то пошло - может быть приписано какому-то единственному источнику. Согласно теории зависимого происхождения, все, что возникает, возникает в связи с бесчисленными причинами и условиями. Если бы это было не так, то, как только мы сталкивались бы с чем-то таким, что считаем хорошим, мы бы автоматически становились счастливыми; при столкновении с тем, что мы считаем плохим, мы автоматически впадали бы в печаль. Причины радости и грусти было бы очень легко определить, и жизнь была бы чрезвычайно простой. Мы бы имели ясные причины к тому, чтобы нам нравились люди, или вещи, или события определенного сорта, и к тому, чтобы гневаться на иное или избегать его. Но реальность не такова.
Я лично нахожу огромную пользу в советах относительно страдания, данных великим индийским ученым и святым Шантидевой. Очень важно, сказал он, при встрече с трудностями любого рода не позволять им лишать нас сил. Если так произойдет, нам грозит опасность оказаться совершенно подавленными. Вместо этого мы должны, пользуясь своими способностями к оценке, исследовать природу проблемы самой по себе. Если мы увидим, что существует возможность решить ее теми или иными средствами, тогда нет нужды тревожиться. Тогда самое разумное - бросить все силы на поиски этих средств и на их использование. Если же, с другой стороны, мы выясним, что суть проблемы такова, что решения быть не может, тогда тоже не из-за чего беспокоиться. Если ситуацию ничто не в состоянии изменить, тревожность лишь ухудшит ее. Эта мысль Шантидевы, изъятая из контекста философского труда, где она возникает лишь в результате сложных и долгих рассуждений, может показаться несколько упрощенной. Но вся ее красота и состоит в этой простоте. И ее чистый здравый смысл невозможно оспорить.
Что касается возможности того, что в страдании заложена некая цель, мы сейчас не станем углубляться в это. Но в том смысле, что наше собственное переживание страдания напоминает нам о том, что приходится выносить всем другим, собственная боль служит мощным стимулом к практике сострадания и к тому, чтобы воздерживаться от причинения боли другим. И поскольку страдание пробуждает в нас способность сопереживания и заставляет нас обращать свое внимание на других, оно тоже может служить основой сострадания и любви. Здесь я вспоминаю о великом тибетском ученом и религиозном практике, который в результате вторжения в нашу страну китайских войск более двадцати лет провел в тюрьме, подвергаясь ужасным мучениям и пыткам. В течение всего этого времени те его ученики, которые бежали из страны, часто говорили мне, что в письмах, которые он ухитрялся передавать из заточения, содержалось учение о любви и сострадании, куда более глубокое, чем все, с чем им до того приходилось встречаться. Тяжкие обстоятельства могут, конечно, стать причиной гнева и отчаяния, - но в равной мере они могут вызвать духовный рост. Но, так это будет или иначе, зависит лишь от нас самих.
Глава 10. НЕОБХОДИМОСТЬ РАЗЛИЧЕНИЯ
В нашем обзоре этики и духовного развития мы много говорили о необходимости дисциплины. Это может казаться несколько старомодным и даже неправомерным в такой культуре и в такой период, когда столь важной считается цель самореализации. Но причина отрицательного мнения людей о дисциплине, как я полагаю, кроется в основном в том, как понимается этот термин. Люди склонны связывать дисциплину с чем-то таким, что навязывают им против воли. Поэтому стоит повторить, что мы, говоря о нравственной дисциплине, имеем в виду то, с чем мы соглашаемся добровольно, на основе полного осознания его пользы. Это не чужеродная идея. Мы ведь не колеблемся, когда нужно ограничить себя в чем-то ради сохранения здоровья. По совету врача мы отказываемся от вредной для нас пищи, хотя нас очень тянет к ней. Вместо нее мы едим то, что полезно. И хотя верно, что поначалу самодисциплина, даже добровольная, может быть трудной и даже вызывать внутреннее сопротивление, со временем соблюдать ее становится легче, в силу привычки и усердия. Это напоминает то, как меняют направление водного потока. Сначала мы должны выкопать канал и укрепить его берега. Затем, когда в канал будет пущена вода, нам придется подправить канал тут и там. Но, когда все окончательно наладится, вода потечет туда, куда нам хочется.
Нравственная дисциплина необходима, поскольку она является посредующим звеном между соперничающими между собой нашим собственным правом на счастье и точно таким же правом других. Естественно, всегда найдутся и такие, кто полагает, будто их собственное счастье настолько важно, что боль других не имеет никакого значения. Но это близорукий взгляд. Если читатель принял мое определение счастья, то он принял и вывод: в причинении вреда другим истинной пользы быть не может. Какие бы сиюминутные выгоды ни были получены за счет других, они неизбежно будут лишь временными. В перспективе причинение другим вреда и нарушение их мира и счастья принесут нам тревоги. Поскольку наши поступки влияют и на нас самих, и на других людей, то, если нам не хватает дисциплины, в нашем уме постепенно нарастает тревожность, и глубоко в сердце мы начинаем чувствовать беспокойство. И наоборот, какие бы трудности это ни влекло, сдерживание собственных реакций на отрицательные мысли и эмоции в перспективе создаст нам куда меньше проблем, чем потворство собственному эгоизму.
Тем не менее, стоит еще раз сказать о том, что нравственная дисциплина влечет за собой не только воздерживание. Она влечет за собой еще и взращивание добродетели. Любовь и сострадание, терпение, терпимость, прощение и так далее - это очень важные качества. Когда они присутствуют в нашей жизни, все, что мы делаем, становится инструментом для принесения пользы всему роду человеческому. Даже если говорить о наших обычных повседневных занятиях - будь то присмотр за детьми дома, или работа на фабрике, или служба обществу в качестве врача, адвоката, бизнесмена, учителя, - наши действия что-то добавляют ко всеобщему благополучию. И поскольку нравственная дисциплина - это то, что помогает развитию именно тех качеств, которые привносят смысл и ценность в наше существование, то ясно, что ее следует приветствовать и приложить к ее воспитанию сознательные усилия.
Прежде чем выяснять, как мы можем использовать внутреннюю дисциплину в своих взаимодействиях с другими, стоит рассмотреть, как определяется этическое поведение с точки зрения непричинения вреда. Как мы уже видели, поскольку природа реальности сложна, очень трудно сказать, что некое определенное действие или тип действий хороши или плохи сами по себе. Таким образом, этическое поведение - это не такое поведение, которому мы следуем в силу того, что оно почему-то правильно само по себе. Мы делаем это потому, что осознаем: точно так же, как я сам хочу быть счастлив и избежать страданий, хотят этого и другие. По этой причине трудно представить себе этическую систему, не включающую в себя основной вопрос нашего бытия, вопрос страдания и счастья.
Конечно, если мы хотим разрешить всевозможные трудные вопросы, основанные на метафизике, рассуждения об этике могут стать чрезвычайно запутанными. Но поскольку этическая практика не может быть сведена к простым упражнениям в логике или к простому следованию правилам, то, с какой бы стороны мы ни посмотрели на нее, в конце концов мы все равно вернемся к фундаментальному вопросу счастья и страдания. Почему счастье - это хорошо, а страдание - это плохо? Возможно, тут и нет окончательного ответа. Но мы замечаем, что для нас естественно предпочитать одно другому, точно так же, как мы предпочитаем наилучшее всего лишь хорошему. Мы просто стремимся быть счастливыми и не страдать. Если мы захотим пойти дальше и спросим, почему это так, то наверняка ответ будет примерно таким: "Так уж мы устроены", или, для теистов: "Так уж назначено нам Богом".
Если говорить об этичности конкретных поступков, мы должны видеть, каким образом она зависит от огромного множества факторов. Время и обстоятельства очень сильно влияют на это. Но влияет на нее и свобода личности или отсутствие таковой. Дурной поступок следует считать более серьёзным, если преступник действует с полной свободой, в отличие от того, когда некто вынужден поступать против собственной воли. Точно так же при отсутствии сожалений о содеянном дурные поступки могут совершаться снова и снова, и это должно расцениваться как более тяжелая ошибка, нежели отдельное дурное деяние. Но мы должны также учитывать и намерение, стоящее за поступком, равно как и его содержание. Однако первостепенный вопрос - это духовное состояние индивида, общее состояние его сердца и ума (kung long) в момент действия. Потому что, говоря в целом, это и есть та область, над которой мы обладаем наибольшей властью, и это наиболее существенный элемент при определении этичности наших поступков. Как мы уже видели, когда наши намерения загрязнены эгоизмом, ненавистью, желанием обмануть, - то, сколь бы созидательными ни выглядели внешне наши действия, они с неизбежностью повлияют отрицательно и на нас самих, и на других.
Как же нам применять этот принцип непричинения вреда, если мы сталкиваемся с этической дилеммой? Тут вступают в действие наши способности к оценке и воображение. Я уже говорил о них как о двух наиболее драгоценных наших качествах и предположил, что, в частности, обладание ими отличает нас от животных. Мы уже видели, как болезненные эмоции разрушают эти качества. Мы видели также, насколько они важны, когда мы учимся справляться со страданием. В том, что касается нравственности, эти качества дают нам возможность проводить различие между сиюминутной и долговечной выгодой, определять степень этичности разных способов действия, открывающихся перед нами, оценивать возможные последствия наших поступков и таким образом отказываться от малых целей ради достижения больших. В затруднительных случаях мы должны прежде всего обдумать особенности ситуации в свете того, что в буддийском учении называется "единством искусных средств и понимания".* "Искусные средства" следует понимать как усилия, которые мы должны предпринять к тому, чтобы нашими поступками руководило сострадание. "Понимание" относится к нашим критическим способностям и к тому, как, в соответствии со множеством включенных в событие факторов, мы приспосабливаем к ситуации идеал непричинения вреда. Мы можем назвать это способностью мудрого различения.
* Иначе - "единство метода и мудрости" - прим. ред.
Применение этой способности - которая особенно важна в тех случаях, когда человек не обращается к религиозной вере - включает в себя постоянную проверку собственной точки зрения и постоянно задаваемый себе вопрос: узок или широк наш взгляд? Видим ли мы ситуацию в целом или рассматриваем лишь ее часть? С позиций долговременности или сиюминутности мы её рассматриваем? Не близоруки ли мы? Видим ли мы все отчетливо? Является ли нашим мотивом подлинное сострадание, если взглянуть на это в связи с благополучием всех существ? Или наше сострадание ограничено нашей семьей, нашими друзьями и близкими? Так же, как в практике исследования подлинной природы наших мыслей и эмоций, мы должны думать, думать, думать.
Конечно, не всегда может найтись время для тщательного разбирательства. Иногда мы должны действовать мгновенно. И именно поэтому наше духовное развитие так важно для гарантии того, чтобы наши действия были этичны. Чем более спонтанны наши поступки, тем более они отражают наши привычки и предрасположенности в момент действия. Если они не здравы, то наши поступки приобретут разрушительную тенденцию. В то же самое время я уверен, что очень полезно иметь некий набор этических правил как руководства на каждый день. Они могут помочь нам сформировать хорошие привычки, - хотя тут я должен добавить, что об этих привычках лучше, пожалуй, не думать как о моральных законах, а скорее надо видеть в них напоминание о том, чтобы всегда держать в своем сердце интересы других и ставить их в уме на первое место.
В том, что касается содержания этих правил, сомневаюсь, что мы можем найти нечто лучшее, чем то, что сформулировано в качестве основ морали не только каждой из великих мировых религий, но и большей частью гуманистических философских традиций. На мой взгляд, их единство в этом нерушимо, несмотря на различие мнений по вопросам метафизики. Все они единодушно отрицают убийство, воровство, ложь и распутство. Кроме того, когда речь заходит о мотивации, все согласны в том, что необходимо избегать ненависти, гордыни, злонамеренности, алчности, зависти, жадности, вожделения, вредоносных идеологий (таких, как расизм) и так далее.
Некоторые могут выразить сомнение в необходимости упоминания распутства в наши времена простой и эффективной контрацепции. Однако мы, как человеческие существа, естественным образом тянемся ко внешним объектам, - привлекают ли они наши глаза, когда мы очарованы формой, или уши, когда влечение возникает в связи со звуком, или же тут действуют другие органы чувств. Каждый объект потенциально может стать для нас источником неких трудностей. Но ведь сексуальное влечение захватывает все пять чувств. А в результате, когда крайне сильное желание сопровождает сексуальную привлекательность, все это способно порождать громадные проблемы. Я думаю, что именно этот факт подразумевается этическими директивами против распутства, имеющимися во всех основных религиях. И еще эти нормы, по крайней мере в буддийской традиции, напоминают нам о том, что сексуальное желание имеет тенденцию превращаться в навязчивую идею. Оно может быстро достичь такой степени, когда в человеке почти не остается сил для созидательной деятельности, В связи с этим давайте рассмотрим, например, супружескую неверность. Приняв, что правильное этическое поведение влечет за собой учитывание того, как наши поступки влияют не только на нас самих, но и на других, мы должны подумать о чувствах третьей стороны. В дополнение к тому, что наши действия являются неправильными по отношению к нашему партнеру, поскольку нарушено доверие во взаимоотношениях, возникает еще и тот вопрос, как распад семьи повлияет на наших детей. Сейчас более или менее общепринятым является мнение, что дети становятся главной жертвой разрушения супружеских отношений и нездоровой обстановки в доме. Если мы совершаем такой поступок, то мы должны также понимать, что скорее всего он окажет отрицательное воздействие и на нас самих, постепенно разрушая наше самоуважение. И, наконец, совершенно ясно, что неверность влечет за собой и другие отрицательные поступки, - причем ложь и обман, возможно, окажутся из них самыми невинными. А нежелательная беременность легко может заставить отчаявшихся возможных родителей решиться на аборт.
Рассуждая подобным образом, легко увидеть, что риск возможных негативных воздействий на нас самих и на других сильно перевешивает сиюминутное удовольствие, получаемое от внебрачной связи. Поэтому вместо того, чтобы рассматривать осуждение сексуальной распущенности как ограничение свободы, нам лучше посмотреть на него как на здравое напоминание о том, что подобные поступки прямо влияют как на наше собственное благополучие, так и на благополучие других людей.
Значит ли это, что простое следование неким заповедям имеет преимущества перед мудрым различением? Нет. Этически правильное поведение зависит от того, применяем ли мы принцип непричинения вреда. Однако возможны и такие ситуации, когда любой способ действия выглядит как нарушение заповеди. В таких обстоятельствах мы должны пустить в ход свой интеллект и разобраться, какой путь принесет наименьший вред в конечном счёте. Представьте, например, что мы стали очевидцами того, как некто убегает от группы людей, вооруженных ножами и явно намеревающихся напасть на него. Мы видим, как беглец скрывается за какой-то дверью. Через мгновение один из преследователей подходит к нам и спрашивает, куда он побежал. Здесь, с одной стороны, мы не хотим лгать, чтобы не повредить доверию других людей. С другой - мы понимаем, что, если скажем правду, то это может привести к увечью или смерти нашего собрата-человека. Что бы мы ни решили, в избранном нами действии вроде бы кроется дурной поступок. Но обстоятельства таковы, что мы, будучи уверены, что действуем ради более высокой цели - спасения человека от опасности, - вполне можем сказать: "О, я его не видел", или даже: "Я думаю, он побежал в другую сторону". Мы ведь рассмотрели ситуацию в целом, взвесили выгоду от произнесения правды или лжи и сделали то, что сочли приносящим наименьший вред. Другими словами, моральная ценность конкретного поступка оценивается в зависимости от места, времени и обстоятельств, а также в связи с интересами всех других как в данный момент, так и в будущем. Но, тем не менее, возможно, что поступок, вполне этичный при неких конкретных обстоятельствах, в другое время и в другом месте, при ином стечении обстоятельств, таковым не будет.
Однако что нам делать, когда все это касается кого-то другого? Что нам делать, когда некто поступает, на наш взгляд, совершенно неправильно? Прежде всего следует вспомнить, что, поскольку мы не знаем всех до единой деталей данной ситуации, внутренних и внешних, мы не можем до конца понимать, почему человек делает то или иное, чтобы с уверенностью судить о моральном содержании чужих действий. Конечно, могут быть и крайние ситуации, когда отрицательный характер действий других людей самоочевиден. Но чаще всего бывает иначе. Поэтому полезнее найти некий один недостаток в себе, нежели тысячу недостатков в другом. Ибо, если ошибка наша, мы можем её исправить.
Тем не менее, помня, что необходимо проводить существенное различие между личностью и ее конкретным поступком, мы можем столкнуться с обстоятельствами, требующими действия. В повседневной жизни вполне правильно и уместно в какой-то степени приспосабливаться к друзьям и знакомым, уважая их желания. Такая способность считается хорошим качеством характера. Но, когда мы связываемся с теми, что явно склонен к дурному поведению и ищет лишь собственной выгоды, не принимая в расчет интересы других людей, мы рискуем и сами потерять чувство направления. В результате наша способность помогать другим подвергается опасности. В Тибете есть пословица о том, что, если улечься на гору золота, можно натереть бока; то же случится, если мы ляжем на гору грязи. Мы будем правы, избегая подобных людей, хотя мы должны быть осторожны и не отталкивать их окончательно. Ведь наверняка настанет момент, когда нужно будет попытаться остановить их, - разумеется, при условии, что наши мотивы при этом будут чисты, а наши методы не причинят вреда. Здесь снова ключевыми принципами выступают сострадание и понимание.
То же самое верно и в отношении тех этических дилемм, с которыми мы сталкиваемся на уровне всего общества, в особенности в случае трудностей и спорных проблем, возникающих в результате развития современных науки и техники. Например, медицина теперь способна продлевать жизнь человека в таких случаях, которые еще несколько лет назад казались безнадежными. Разумеется, это может стать причиной немалой радости. Но довольно часто тут рождаются сложные и очень деликатные вопросы, касающиеся пределов заботы. Я думаю, здесь не может быть какого-то общего правила. Скорее тут может быть множество противоречивых соображений, которые мы должны оценить с точки зрения разума и сострадания. Когда возникает необходимость в трудном решении ради блага самого пациента, мы должны учесть массу разнообразных факторов. А они, само собой, разнятся в каждом случае. Например, если мы продлеваем жизнь человеку безнадежно больному, но сохранившему ясный ум, мы даем ему возможность думать и чувствовать так, как это может только человек. С другой стороны, мы должны разобраться, не придется ли больному в результате тех крайних мер, которые предпринимаются ради сохранения его жизни, испытать огромные физические и умственные страдания. Однако сам по себе этот фактор не главный. Поскольку я принадлежу к тем, кто верит в жизнь сознания после смерти тела, я бы поспорил, что куда лучше терпеть боль, чем потерять данное человеческое тело. По крайней мере, мы выигрываем от заботы других людей, в то время как, избери мы смерть, мы можем обнаружить, что вынуждены терпеть страдание в какой-то другой форме.
Если пациент находится в бессознательном состоянии и потому не в состоянии участвовать в принятии решения, возникает другая проблема. Здесь помимо всего прочего придется учитывать желание родных больного, а также то, что длительный уход за ним породит массу сложностей и для родственников, и для других людей. Например, может случиться так, что для поддержания этой одной жизни придется истратить большие средства, предназначенные для неких проектов, способных принести пользу многим. Если и может быть здесь общий принцип, я думаю, что мы просто должны признавать чрезвычайную ценность человеческой жизни и, когда время приходит, сделать все для того, чтобы умирающий смог уйти как можно более мирно и безмятежно.
Если говорить о таких областях знания, как генетика и биотехнология, принцип непричинения вреда приобретает особую важность, поскольку эти науки играют с жизнью. Когда исследования ведутся единственно с целью обретения прибыли, или славы, или даже исследователь работает ради чистой науки самой по себе, - весьма проблематично, куда всё это приведет. Я, в частности, думаю здесь о развитии техник манипулирования с телом, например об экспериментах по изменению пола, или даже цвета волос и глаз, - что тоже может быть использовано в коммерческих целях, поскольку тут можно играть на предрассудках родителей. Позвольте мне также добавить, что, хотя трудно категорически возражать против всех форм генетических экспериментов, это все же слишком тонкая область и то, что в ней происходит, должно требовать особой осторожности и подлинной скромности. Ученые должны полностью осознавать возможность злоупотреблений в этой сфере. Жизненно важно, чтобы они постоянно помнили о том, что их работа может иметь очень широкий отклик, и еще важнее то, чтобы их намерения были наполнены искренним состраданием. Ведь если в основе подобной работы будет лежать простая выгода, то через ее посредство то, что сочтут бесполезным, может быть вполне законно использовано ради того, что сочтено полезным, и тогда уж ничто не удержит нас от подавления прав тех, кто попадет в первую категорию, ради выигрыша тех, кто очутится во второй. Оценка с точки зрения выгоды никогда не признает человеческие права. Это очень опасный и скользкий путь.
Недавно я видел в программе Би-Би-Си документальный фильм о клонировании. В этом фильме с помощью компьютерной мультипликации были показаны существа, над созданием которых трудятся ученые, - нечто вроде полулюдей, с огромными глазами и еще несколькими узнаваемыми человеческими чертами; они сидели в клетках. Конечно, пока это просто фантазия, но, как объяснили создатели фильма, нетрудно представить время, когда подобные существа смогут быть созданы. Они смогут выращиваться, а различные органы и отдельные части их тела будут использоваться хирургами в качестве "запасных частей" при спасении людей. Меня это просто ошеломило. Как ужасно! Неужели наука стремится к подобной крайности? Мысль, что однажды мы можем в самом деле создать живых существ специально для такой цели, ужасает меня. Мне это показалось таким же страшным, как эксперименты с человеческими зародышами.
В то же время трудно вообразить, как можно предотвратить подобные деяния человека при отсутствии у него собственной внутренней дисциплины. Да, мы можем издать соответствующие законы. Да, мы можем разработать международные кодексы поведения, - и наверняка у нас будет и то, и другое. Но если каждый отдельный ученый не осознает абсурдности такой работы, ее разрушительности и способности принести крайне отрицательные последствия, - то тогда просто не существует реальной возможности положить конец подобным пугающим исследованиям.
А что сказать о таких явлениях, как вивисекция, когда животным повседневно причиняют ужасающие страдания, прежде чем убить их, - и делают это в целях развития научного знания? Тут я хочу лишь сказать, что для буддиста подобное дело выглядит так же чудовищно. Я могу лишь надеяться, что быстрое развитие компьютерных технологий приведет к тому, что для научных исследований будет требоваться все меньше и меньше животных. Одним из положительных направлений развития современного общества, наряду со все растущим вниманием к правам человека, становится все большая забота о животных. Например, люди все сильнее осознают бесчеловечность промышленного ведения сельского хозяйства. И похоже, что все больше и больше людей проявляют интерес к вегетарианству и сокращают потребление мяса. Я приветствую все это. Я надеюсь на то, что в будущем подобная забота человека распространится даже на мельчайших жителей моря.
Но вот тут мне, наверное, следует добавить некое предостережение. Кампании в защиту жизни людей и животных - благородное дело. Однако важно, чтобы мы не позволяли себе поддаться несправедливым чувствам и забыли о чьих-то правах. Нам необходимо быть уверенными, что мы мудро анализируем действительность, преследуя свой идеал.
Тренировка мыслительных способностей в области этики приводит к тому, что мы становимся способны принять ответственность и за свои поступки, и за их скрытые мотивы. Если мы не готовы отвечать за мотивы своих действий, будь они положительными или отрицательными, возможность вреда намного возрастает. Как мы уже видели, отрицательные эмоции являются источником неэтичного поведения. Каждый поступок влияет не только на ближайших к нам людей, но и на наших коллег, друзей, общество и в итоге - на весь мир.
|